Глава 12

 
   

Слово о ледовом походе.

                                                                                           

Наша команда численностью шестнадцать человек – как раз на четыре катамарана – выстроилась на перроне небольшой бамовской станции Тырма на крайнем северо-западе Хабаровского края и, когда первый руководитель – Надежда Переверзева - произнесла: «Кто за то, чтобы нам сплавляться по Тырме, поднимите руки», в воздух их взметнулось пятнадцать, - сама Надежда воздержалась, чтобы мы сами решали свою судьбу.

Дабы сразу стало понятно, почему состоялось это странное голосование, - такого рода вопросы ведь решаются  задолго до покупки билетов на поезд, а не в двух шагах от реки, когда остаётся только собрать катамараны, расчехлить вёсла и выходить на быструю речную струю, - необходимы некоторые пояснения. Мы этот вопрос и решили ещё в Благовещенске в пользу сплава по Тырме,  - «Ведьме» в переводе с эвенкийского - спортивной реке с многочисленными порогами и шиверами, одном из многочисленных притоков Буреи, третьей по величине водной артерии Приамурья.

Начинать свой сплав мы собирались ещё на Яурине,  левом притоке Тырмы. Сразу после высадки на перрон одноимённой с этой рекой станции, Надежда быстро сходила на берег реки и убедилась, что она пока ещё не судоходна. Мы тут же забрались в распахнутый товарный вагон поезда, ещё не отправившегося дальше, - садиться со своими многочисленными баулами в пассажирский вагон времени уже не оставалось.

Пока своими колесами поезд грохотал по железнодорожному мосту через Тырму, наши шестнадцать пар глаз впились в реку. На всём видимом пространстве она была свободна ото льда, он ещё лежал лишь по берегам. Мы с облегчением подумали было, что проблем со сплавом не будет, однако, случайный прохожий на станции, рассмотрев наше  снаряжение туристов-водников, огорошил нас, сказав, что почти на всём своём протяжении река ещё стоит, закованная в ледяной панцирь. Это предупреждение находилось в соответствии с тем, что мы видели на Яурине, и очень походило на правду.

Желания, да и возможности сидеть у "моря в ожидании погоды”, то есть ждать полного вскрытия Тырмы, у нас не было, - сроки похода были не резиновые, поэтому мы и встали перед выбором. Было два возможных варианта: во-первых, надеясь на русское «авось», всё-таки начать сплав по Тырме, а там будь что будет. В пользу этого решения свидетельствовал богатый опыт сплава по этой реке нашего руководителя. По её словам, обычно в это время, - в первых числах мая, - она была уже полностью свободна ото льда, и то, что мы увидели на Яурине, было для неё полной неожиданностью.

Альтернативой такому решению было вот что. Мы садимся на поезд и едем назад до Свободного, где спускаем катамараны на Зею и плывём вниз до самого Благовещенска. По этому маршруту я уже пару раз прошёл со своими школьниками из геолого-туристического кружка областного Центра по туризму и краеведению, где я развернул свою  деятельность в качестве педагога дополнительного образования. Четверо из моих воспитанников и сейчас были со мной на Тырме. Лично меня такое решение проблемы не устраивало, но, находясь в данном походе в качестве второго руководителя, своего мнения остальным членам команды не навязывал. И вот тогда Надежда прибегла к открытому голосованию, в результате которого с подавляющим преимуществом победила Тырма, – с железнодорожного моста мы  уже рассмотрели её привораживающие ведьмины подмигивания солнечных лучей в воде, бегущей в ледяных берегах, и по-другому голосовать не могли.

Чтобы сравнить по степени привлекательности для всех нас эти два маршрута, можно рассмотреть такую ситуацию. Допустим, что вы собрались провести пару недель на Канарских островах, всё для этого приготовили, купили билеты, и тут вам говорят, что поездка на Канары по метеоусловиям отменяется. Взамен предлагается  всё это время окучивать картошку в деревне Простоквашино, - солнце, свежий воздух и вода в пруду, который, правда, придётся делить с местными бурёнками,  гарантируются.

Вопрос с поворотом назад для нас был закрыт, и мы перетащили свои баулы к устью небольшой речушки Сутырь, где установили палатки для ночёвки и приступили к строительству катамаранов.

Вечером к нам подошёл мужчина в фуражке работника леса и, рассмотрев почти готовые к спуску на воду катамараны (сокращённо – каты), порекомендовал начать сплав не раньше, чем через неделю. Кто-то пошутил, что наши катамараны ледокольные, и лесник,  покачав головой, отошёл, подумав про себя, наверное, словами классика пролетарской литературы: «Безумству храбрых поём мы песню!».

По словам Надежды, через пятнадцать километров сплава мы ещё могли повернуть вспять, – к реке там подходила лесная дорога, по которой мы, убедившись, что река непроходима и довольно долго останется таковой, ещё сможем вернуться в Тырму. С этой успокоительной мыслью мы и вышли наутро в неизвестность. Сутырь подхватила наши тугие катамараны, и скоро передовое судно уже вышло в Тырму на её стрежень. Именно так, кстати, - «Стрежень» - назывался руководимый Надеждой известный всем туристам Амурской области клуб, который размещался в подвале старинного здания в центре Благовещенска. В нём же проводил свои занятия  со школьниками и ваш покорный слуга.

Настало время познакомить читателей с составом нашей команды. Кроме руководителей, нас с Надеждой,  в неё входили  четверо моих школьников: два Максима – Сычёв и Устинов, Игорь Козарез и Женя Перебейносов, а также восемь студентов обоего пола и два брата Юра и Ваня, выходцы с «Тайваня».

«Тайванем» в   Благовещенске называют северо-восточный его район, застроенный в основном деревянными домами и отделённый от города пограничной речкой Чигиринкой. К нему примыкает городской мясокомбинат, проезжать возле которого, не говоря уж о пребывании на его территории, желательно в противогазе. Когда на привалах Ваня с большим юмором рассказывал, как в  детстве он катался верхом на свиньях, готовящихся стать окороками, а также другие истории, связанные с мясокомбинатом, от смеха я не мог удержаться от слёз.

Первые пять километров мы прошли безо всяких проблем. Потом наш караван по ошибке зашел в залив, образованный берегом с левой стороны, и широким полем льда - с правой, на обход которого пришлось затратить добрых полчаса. Зато здесь, у рыбачивших на берегу мужичков мы узнали, что накануне наша хоккейная сборная стала чемпионом мира, как потом выяснилось, - в последний раз не только в этом тысячелетии, но и вообще в последний на сегодняшний день середины сентября две тысячи третьего года. Но тогда всё это для нас было неведомо, и с хорошим настроением мы продолжили свой путь.

 Ещё километров через пять мы увидели, как чёрная вода с шумом уходит под лёд, - это был первый ледяной затор. Пришлось вытаскивать катамараны на припаянные к берегу льдины и по каменистому берегу переносить их метров на пятьдесят до чистой воды.

 

Там где кончается вода

 

Там же, среди толстых сосен, решили на пару часов затабориться, и дежурные занялись приготовлением обеда, а все остальные достали свои мешочки с «КЛМН» – такая походно-туристическая аббревиатура расшифровывалась просто, это были первые буквы в словах, обозначающих самые необходимые в походах вещи, - кружку, ложку, миску и нож.

До вечера первого дня заторов больше не было и мы уж было, подумали, что напрасно нас пугали, и что больше трудностей с прохождением маршрута у нас не будет, но есть ведь такое народное пожелание: «Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь», а пока что мы «перепрыгнули» лишь один затор. И уже следующий день со всей очевидностью доказал его справедливость, - затор оказался первым, но далеко не последним.

На шестнадцать человек у нас было две палатки, - одна из них большая, шатровая с печкой, для которой нужно было заготавливать коротенькие чурочки.  Хоть и стоял май месяц, но Хабаровский край не Краснодарский, и поэтому нам приходилось дежурить по сорок минут, чтобы поддерживать огонь в печке, раскаляющейся до красноты. Несколько же студентов предпочли спать в неотапливаемой палатке поменьше. «Горячие русские парни» сразу поняли, что ошиблись, и первую ночь на реке согревались по старой русской традиции – водкой.

Во время приготовления обеда на второй день путешествия у нас произошло первое приключение, которое при неблагоприятном его окончании могло бы закончиться весьма плачевно, если не сказать – трагично.

Наш караван остановился на обед у высокой террасы. С Надеждой и дежурными мы поднялись наверх, выбрали место для костра. Вокруг стояла высокая сухая трава, поэтому я предупредил, чтобы её вырвали радиусом метра в четыре и обязательно следили за огнем, потому что дул, хоть и несильный, но порывистый ветер.

Что такое весенний пал, я хорошо себе представлял. Опыт тушения лесного пожара в окрестностях Благовещенска у меня уже был. Полоса огня шла тогда по пади со скоростью хорошо тренированного бегуна, и нам, пожарникам поневоле, оставалось только не дать подойти огню к дачным домикам. Поэтому, когда я услышал крики и характерный треск горящей травы и увидел взметнувшиеся вверх языки рыжего пламени, то уже через четверть секунды после этого скомандовал хватать вёсла и бежать исправлять ошибку неосторожных дежурных, пока она ещё не стала роковой. Длинные дюралевые вёсла с широкими лопастями идеально подходили для сбивания  пламени с полыхающей травы и кустов, - они позволяют держаться на удалении от ужасающего, как у мартеновской печи,  жара, заставляющего курчавиться волосы, брови и ресницы.

В какой-то критический момент мне показалось, что нам уже не справиться с пожаром, но в этот момент поднесли наполненные водой котлы и мы всё-таки ликвидировали прорыв беспощадного огня, - он был локализован, ему дали спокойно умереть внутри выгоревшего кольца, и только тогда стало ясно, что нам удалось избежать экологической катастрофы. Страшно было представить себе все последствия, если бы пожар вырвался в тайгу. Очень скоро над нами бы уже кружил вертолёт, а чуть позже составлялся протокол, потому что установить виновников пожара в данном случае не составляло труда. Ну и конечно, было бы до слёз жалко просыпающуюся от зимней спячки тайгу, - сотни, а возможно и тысячи гектаров её превратились бы в дымящиеся головёшки.

Весёленький у нас поход намечался. Мы едва отошли от начального пункта путешествия, а на нашем пути попались уже и лёд, и пламень. То ли ещё будет, о-ё-ёй?!

С большими предосторожностями костёр всё же разожгли, сварили обед, и наш караван двинулся дальше. Ещё несколько километров вода несла наши катамараны, а вместе с ними и нас самих, стоящих на коленях, как будто бы непрерывно молящихся речному богу, пока мы не уткнулись в сплошное ледовое поле, конца которому на протяжении прямого участка в пару километров видно не было. Мрачные предсказания невозможности сплава по Тырме начинали оправдываться.

Напротив ледяной кромки, где речная вода, будто проглоченная зубастой гигантской пастью, бесследно исчезала подо льдом, на левом берегу Тырмы находился обещанный Надеждой памятник природы - горячий источник. Он представлял собой обложенную камнями круглую яму метра три в диаметре и глубиной полтора. Со дна её поднимались бусинки пузырьков газа. Температура воды в источнике была градусов тридцать, не больше, но при наружной температуре от силы плюс десять он действительно казался, по крайней мере, очень тёплым.

Из-за того, что открытая вода в реке кончилась,  чуть пониже источника, там, где по утверждению хорошо знающей эти места Надежды, в лесу стояло зимовье, было решено сделать днёвку. За день, - с оптимизмом полагали мы, - река взломает лёд, и мы уже без длительных остановок поплывём вниз сначала до Буреи, а потом до конечного пункта нашего сплава, - поселка Чеугда. Так оно всё и случится, но со значительными осложнениями, речь о которых впереди.

А пока что мы окунали руки в тёплую воду, отложив купание назавтра. И тут нас  рассмешил Игорь Козарез, добродушный, не по годам физически развитый парень. Он скромно сидел на корточках на самом краю источника и вдруг, оступившись, сначала плавно, а затем с ускорением стал неуклюже падать, и почти без всплеска с головой погрузился в целебные воды источника, - на соревнованиях по прыжкам в бассейне такой безупречный вход в воду оценивается высшим баллом.

Через секунду он вынырнул, весь в какой-то  зелёной волосатой тине со смущённой улыбкой на круглом лице, и если бы он тут же запел: «Я водяной, я водяной, никто не водится со мной…», то, наверное, с кем-нибудь из нас случился бы родимчик, потому что и без того всё это было уморительно, - некоторые, держась за животы, катались по траве.

Падение человека в воду кажется смешным потому, наверное, что никакого ущерба здоровью оно обычно не приносит, а имеет только глубоко юмористический оттенок. Никому ведь не приходит в голову смеяться над человеком, со всего размаха упавшим на асфальт. Бесчисленное число раз в своих фильмах падал в воду Чарли Чаплин, не удержался в лодке и распространитель безымянной жевательной резинки в рекламе, преследующий голубоглазую девушку, которая между делом жевала свой любимый «Орбит» и наотрез отказывалась поменяться даже одним его пластиком на целую коробку жвачки неудачливого коммивояжёра.

Эту рекламу, однако, можно трактовать и так... Парень с коробкой изо всех сил флиртует с девушкой, - не пристаёт же он с этим заманчивым предложением к другим жующим, а они-то наверняка бы согласились на такой супервыгодный exchange, - он к ним безразличен, но очень «не ровно дышит» к этой красавице, - ему даже не жалко утопленной видеокамеры и своей красивой одежды, которая после купания примет явно нереспектабельный вид, как не жаль и всей этой прорвы жвачки, которую жевать - не пережевать. Это классический сюжет ухаживания, и совсем не с целью всучить девушке жвачку в обмен на её, - пошёл бы, да купил «Орбита», раз уж он так на него западает. Но он этого не делает, а бегает за девушкой с этой своей коробкой и оказывается в разных неприятных ситуациях, - это плата за будущее обладание прелестницей.

С другой стороны, она тоже не прочь пофлиртовать, - ласково улыбается ухажёру, и вроде бы убегает от него, но это очень похоже на убегание девушек в лесу в какой-нибудь love story, - там они бегают не слишком быстро, игриво прячутся за деревьями, призывно смеются, - вспомните Чурсину, сыгравшую очаровательную деревенскую ведьмочку в каком-то фильме, поставленному по Александру Куприну. Всё это выглядит довольно глупо, и, если начать смотреть фильм с этого места, можно подумать, - а не сбежала ли эта девушка из психбольницы, а бегущий за ней мужик, – не санитар ли этой психушки, отрабатывающий свою зарплату. Кончается такой бег по пересечённой местности всегда одинаково – жаркими объятиями.

…Но смешнее всего, наверное, - для наблюдателя, конечно, не для исполнителя, - падение в неглубокий колодец. Как раз такой, - метра три глубиной, - выкопанный в незапамятные времена, был в личном пользовании моего  благовещенского знакомого Валерия Козлова, живущего в своём доме. Центробежным насосом «Кама» он откачивал из колодца воду для полива произрастающих овощей-фруктов на приусадебном участке. Поскольку насос стал то и дело засоряться, ребром встал вопрос очистки колодца, содействия в чём, он попросил меня и Витю Борисова, - о нём в этой книге написано уже немало.

Валерий предложил такой проект. На толстой, прочной верёвке вдвоём с ним мы аккуратно опускаем вниз одетого в болотные сапоги самого молодого и здорового из нас Витю, затем на другой верёвке ведро и лопату. Витя вычёрпывает отложившийся за многие годы ил, который поднимается нами «на гора». Затем замёрзший Витя, - в колодцах ведь никогда не бывает жарко, - извлекается на дневную поверхность, после чего ему для «сугрева», а мне за компанию и непосредственное участие предлагается выпить рюмочку-другую высококачественной водки. Вот такой проект с заманчивым финалом был вынесен на наше обсуждение Валерием Артёмовичем Козловым.

Согласие его участников было довольно быстро получено, и в один из погожих весенних дней мы собрались возле колодца. Из своего покосившегося, с прохудившейся крышей сарая Артёмыч принёс толстую пеньковую верёвку, чуть ли не канат. Витя с сомнением посмотрел на неё и попросил Козлова в устной форме подтвердить тот, показавшийся ему сомнительным факт, что она прочная. Из слов ответствующего хозяина колодца выходило, что если сейчас в мире и осталось что-то прочное, то, как раз эта его верёвка.

Сделали Вите грудную обвязку. Он сел на верхний венец колодца и, стараясь не наступать на подгнившие осклизлые бревна, начал спуск в его холодное чрево. Вот его рыжая голова скрылась за последним венцом. Мы с Артёмычем напряглись, готовясь принять вес. Веревка натянулась и …почти сразу же оборвалась. Раздался плеск падающего в воду Витиного тела, после этого наступила жуткая тишина.

Я похолодел, Артёмыч, наверное, тоже, а о Вите в ледяном колодце и говорить не приходилось. Мы кинулись к чёрному отверстию, готовясь к самому худшему, - вдруг какая-нибудь нечистая сила как раз посередине колодца лом воткнула, тем более, что Валерий про свою соседку неоднократно мне говорил,  что она таковой и являлась, и, более того, жаловался, что она бросает  туда всякие непотребные предметы.

Да мало ли чего может быть в колодце исключительно вредного для здоровья падающего в него человека, даже если отвлечься от такой  соседки, - вспомните хотя бы оставивший неизгладимые впечатления в моей детской душе фильм про Марью-искусницу, не знаю уж, в чём она была искусницей. Хотя, можно догадаться, если вспомнить её знойные  глаза. В фильме Марью берут в заложники, через колодец утаскивают в подземное царство, где с ней происходят не очень увлекательные приключения, от которых у неё полностью «съезжает крыша».

Пользуясь поддержкой демобилизованного солдата, её шустрый сынуля - форменный ангелочек - сумел освободить маманю безо всякого выкупа. Но к тому времени она была уже, как обкуренная. С детских лет помню эту душераздирающую сцену в финале фильма, - я даже, кажется,  всплакнул тогда.

Сыночек, его Ваней звали - как же иначе, - сидит возле мамы-Хитяевой, которая, как зомби, смотрит в одну точку своими немигающими глазами, и говорит ей жалостливо: «Очнитесь же, наконец, маманя, али не видите, что вы уже на воле». Тут Марья-искуссница,  уже понемногу, видимо, включаясь, говорит слабым голосом: «Что воля, что неволя – всё равно», - начала уже слова разбирать и на них хоть как-то реагировать. Это было уже явным признаком выздоровления и возвращения к полноценной жизни, и скоро это произошло к вящему моему удовольствию 

…«Витя, ты жив?», - спросили мы хором.  «Жив-то жив, но мокрый до головы», - спокойно ответил невозмутимый Витя, стоящий в воде выше колена, и запросился наверх, к  солнышку.

И только сейчас, убедившись, что с ним всё в порядке, я отошёл в сторонку от колодца, чтобы Вите,  тоже, возможно,  делавшему безуспешные попытки развеселиться, не было слышно, как я предался безудержному смеху.

Витя тем временем прямо из колодца стал руководить процессом извлечения его из колодезного мрака. Оказалось, что в коляске его мотоцикла, - мы на нём и приехали, - лежал толстый капроновый фал, способный выдержать вес подвешенного на нём бегемота. Мы спустили конец и, как шахтера после аварии, вскоре извлекли своего дрожащего от холода товарища на дневную поверхность. Вторая  попытка спустить уже согревшегося Витю была несравненно успешнее, и вскоре колодец был очищен. А сопревшую пеньковую веревку я легко разорвал, наступив на один её конец.

…У Игоря Кзареза ситуация была намного приятнее, - падать было невысоко, вода тёплая и по своим бальнеологическим свойствам весьма полезная. Отсмеявшись и посочувствовав, наконец, мокрому, но тут же переодевшемуся в сухое Игорю, - под майским дальневосточным ветерком ему сразу стало нежарко, - мы подхватили рюкзаки и тронулись к месту днёвки, где намёрзшие в своей холодной палатке «горячие русские парни» смогли отогреться, растопив печку в добротном зимовье.

Выйдя на реку на следующее утро, мы с удовлетворением увидели, что река очистилась ото льда. Сходили на источник, помылись там целиком, причём тайваньский Ваня во время этой процедуры опять рассмешил нас до икоты.

Он густо намылил волосы и лицо, на котором, совсем как у «напарника» незабвенного Шурика, остались видны только глаза,  а затем из своих волос изобразил рожки, – намыленные, они хорошо держали форму. Он и по жизни-то не был красавцем, а такой стал походить на чёрта больше, чем самый яркий представитель подземного царства. Каким всё-таки замечательным местом оказался этот памятник природы, - горячий источник, - второй день подряд я смеялся здесь, как, наверное, никогда в жизни, ну разве только при падении Вити Борисова в колодец! Не хотелось, чтобы Ваня смывал такую «красоту», и в шутку мы стали уговаривать его так и ходить, чтобы повышать настроение всем нам, не избалованным пока что условиями прохождения маршрута.

Весна уже вступала в свои права, сопки покрылись сиреневым туманом цветущего багульника, а берега - стрелочками дикого лука, который стал хорошей витаминной добавкой в наши не очень-то разнообразные блюда.

Долго ли,  коротко ли, но ко Дню Победы мы, наконец, «победили» порожистую Тырму и вышли к забитой льдом Бурее. Ещё несколько раз нам приходилось утыкаться в заторы, по нескольку часов ждать, пока напор воды не прорывал их, и «на плечах отступающего противника» мы продвигались  вперед. Часть порогов из-за высокой воды были почти незаметны, но для новичков спортивного сплава и этого было достаточно.

 

 

Поменять бы каты на снегокаты

 

 

                    На плечах отступающего противника

 

Последний лагерь перед выходом на Бурею, словно сакля в горах, был поставлен на скале почти у уреза воды и у кромки забившего русло Тырмы холодного льда, безразличного к нашим проблемам. Хватило места только для одной палатки, поэтому всем пришлось спать на боку, - в тесноте, да не в обиде.

 

Утро Дня Победы над Тырмой

 

В самом устье Тырмы снова пришлось затаскивать катамараны на полутораметровую высоту, - замёрзшая вода, словно антарктический материковый лёд, отделяла  нас от коренных гранитных берегов.

Из-за задержек на заторах мы катастрофически не укладывались в график маршрута. Кончались продукты - после того, как мы приготовили первый завтрак на Бурее, у нас осталось одна банка тушенки и немного крупы, и это на шестнадцать человек, большинство из которых обладали молодыми растущими организмами.

В ледовой обстановке на реке, однако, к утру произошли обнадеживающие изменения, - выше устья Тырмы она по-прежнему стояла, зато вниз, насколько хватало глаз, мы видели лишь водную гладь, по которой плыли отдельные льдины. Нужно было торопиться, поэтому сразу после короткого завтрака мы вышли в путь. Предстояло пройти по ней до Чеугды около девяноста километров. По утверждению Надежды Гавриловны, в пятнадцати километрах ниже, на правом берегу Буреи находилась метеостанция Сектагли, и все надежды теперь у нас были связаны с ней. Там мы надеялись приобрести хоть немного продуктов, чтобы пройти последний отрезок до цивилизации.

В самом начале мы стали участниками бесплатного аттракциона наподобие тех, какие демонстрируются в репортажах из Диснейленда. По всему берегу лёд отвесно обрывался в воду, и ничего не оставалось делать, как, выбрав подходящий участок, где он шёл под крутым наклоном, а отвес перед водой не превышал метра, разгонять по льду загруженные катамараны, и перед самым обрывом заскакивать на них. Испытав чувство полёта, после этого в фонтанах брызг мы плюхались в воду, - щекочет нервы,  но весьма приятно. В хорошем настроении мы стартовали, но, увы,  не прошли и километра, как снова уткнулись в затор. Причалили к правому берегу Буреи, – наш ледовый плен продолжался.

…Некий добрый молодец, попавший в большой жизненный переплёт, вынужден был вылетать из бездонной ямы верхом на сказочной птице. Для поддержания её в рабочем состоянии, по первому требованию, молодец швырял птице куски мяса из захваченной с собой корзины, а потом, когда мясо закончилось,  он вынужден был безо всякого наркоза отрезать добрый кусок от своей ноги. Хорошо ещё, что  неплохо разбирающаяся в сортах мяса, птица смекнула не глотать этот кусок и держала его под языком во рту.

Потом, когда оба они уже были на поверхности, оказавшаяся тоже доброй, птица убедилась, что спасённый ею молодец из-за произведённой над собой операции стал, как минимум инвалидом, и это ещё при условии, что он не внёс непродезинфицированным ножом какую-нибудь заразу  с последующей гангреной. Птице стало ясно, что в лучшем случае остаток своей жизни теперь ему придётся бобылём скакать на костылях или  ездить в кресле-каталке, – какая красная девица пойдёт за такого калеку? И тогда она приняла гуманное решение, подумав, наверное, - зачем же я его спасала, коли он теперь не жилец? По мобильному телефону птица вызвала скорую помощь, отдала недостающую часть тела молодца оперативно приехавшим хирургам, и они подшили её к нужному месту.

Добрый молодец прошёл реабилитационный период, выздоровел, полностью восстановился, женился на девице, но не на красной, а на чёрной - из Суринама, и даже играл за сборную своего тридевятого царства по футболу. Особенных же успехов в этом виде спорта достигли его одиннадцать сыновей, - сказалась видимо эффективность кровосмешения, как это наблюдается сейчас в Голландии,. Сто лет они были чемпионами мира, пока вся эта блестящая команда вместе со своим папашей-тренером не погибла в авиационной катастрофе на птице устаревшей модели, которой требовалось только мясо очень редких, но так и не занесённых в Красную Книгу, поэтому почти вымерших к тому времени животных – коров Стеллера.

В самый нужный момент, уже на подлёте к аэропорту, мясо кончилось, ведь к тому времени на всей Земле оставалась последняя корова, - её они и захватили, думали - хватит, да ещё самим останется на закуску на банкете по поводу очередной победы. Птицу же после этого рейса предполагалось списать в расход и наделать из неё подушек для всей команды.

Тренер, было, вспомнил про свой подвиг более чем столетней давности, и хотел отхватить себе целую ногу для кормления птицы, но стюардесса ему сказала: «Остыньте, папаша, поберегите свою ногу, она этого не ест». Не ясно было только, зачем надо было беречь ногу, коли, все они стали покойниками. Вот такая старая сказка на новый лад, - в качестве паузы в повествовании, - сама собой сочинилась вдруг у вашего покорного слуги.

…Наша молодёжь тоже хотела есть, совсем, как та птица, и нам с Надеждой нужно было решить, где достать мяса. Пока что мы могли предложить только самих себя в его качестве, но решили с этим погодить.

Безвыходных положений не бывает, прогнозировался выход и на этот раз, - нужно было высылать пеший экспедиционный отряд на метеостанцию, там приобрести необходимый минимум продуктов, и, если лёд на Бурее ещё будет стоять, принести в лагерь. Возглавить этот отряд, разумеется, пришлось мне. Пошли также братья-тайваньцы Ваня и Юра и студент Дима Плюснин.

Если отвлечься от причин, побудивших проведение нашего маршрута, для разнообразия он был весьма кстати, а то мы засиделись на своих катамаранах. Других участников похода сидячий образ жизни, возможно, вполне устраивал, но мне, сухопутному геологу, не одну тысячу километров прошагавшему по сибирской и дальневосточной тайге, размять ноги очень хотелось.

Расстояние до станции Надежда измерила по имеющемуся у неё абрису на кальке. Когда я спросил её, какого он масштаба, она уверенно ответила, что это – километровка. Путь до станции по нему укладывался в пятнадцать сантиметров.

Идти пришлось без тропы. Особенно трудными для прохождения были прижимы - участки, где река подходила к отвесным гранитным скалам. Выходить на уже потемневший лёд мы не могли, поэтому в этих местах приходилось карабкаться наверх и проламываться сквозь завалы деревьев. Зато там, где русло прижималось к левому берегу, идти по гладким, облизанным  водой гранитам было легко и быстро.

Оставили позади Собор, - двадцатиметровую скалу, возвышающуюся над Буреей, обходить которую пришлось на головокружительной высоте. На левом берегу с этого места уже началась Амурская область, мы же ещё шли по Хабаровскому краю, а воображаемая граница между ними на протяжении нескольких десятков километров шла прямо по фарватеру Буреи. То и дело на реке попадались длинные участки с абсолютно чистой, свободной ото льда водой. По всему чувствовалось, что не сегодня, так завтра начнётся сплошной ледоход.

Мы шли и шли, уже начала сказываться усталость, обусловленная недоеданием последних дней в условиях режима экономии, и по моим расчётам пятнадцать километров были уже давно пройдены, а никакой метеостанцией и не пахло. Казалось, вот за этим поворотом она точно будет, но мы поворачивали, а там снова была глухая тайга, деревья на берегу смотрелись в гигантские  полыньи на плёсах. Когда мы отмахали километров двадцать, я понял причину отсутствия метеостанции на нашем пути, -  масштаб абриса был в два раза мельче, чем предполагалось в начале нашего похода.

Уже в сумерках мы дошли до метеостанции. Запомнились только два момента. На одном из прижимов, где мы пролезали по скалам над чёрной водой глубокого омута, чтобы облегчить спуск, я неудачно сбросил вниз свой рюкзак, но он не удержался на узкой площадке, и, закувыркавшись, покатился в воду. Находясь в раздумье - поплавать ему ещё, или прямо сейчас нырнуть в пучину, рюкзак закачался на поверхности метрах в двух от берега. Быстро спуститься я не мог, поэтому крикнул уже находящемуся внизу Диме Плюснину, чтобы он каким-либо образом подтянул рюкзак к берегу.

Как назло, ничего готового под рукой у него не оказалось, и он вытащил из ножен свой нож, быстро срубил им тоненькую березку и с её помощью подтянул рюкзак к берегу, - он даже не успел сильно намокнуть. Только через десяток километров Дима хватился ножа и вспомнил, что он так и оставил его лежать на камнях. Таким образом, я невольно стал виновником этой утраты. Хотя, возможно, это сберегающая его Судьба заставила меня бросить рюкзак так неудачно, и сделала так, чтобы Дима достал нож и благополучно оставил его там – от греха подальше.

…Где-то на второй половине пути Ваня обнаружил на себе присосавшегося клеща, - они уже давно проснулись от зимней спячки и приступили к своим обязанностям кровососов. Я довольно быстро его вытащил, по ходу рассказывая своим попутчикам, как совсем недавно мне пришлось делать то же самое при несколько других обстоятельствах и с другими эмоциями, - сейчас-то я был спокоен, как олимпиец перед стартом.

Двумя неделями раньше,  к нам, на наш первый этаж на улице Кузнечной, попросилась в ванную совершенно потрясающая соседка с редким именем  Элина, или для нас просто Эля, глазной врач по профессии. Она оказалась - мир тесен – бывшей женой сына моего знакомого – вулканолога из камчатского Института вулканологии Олега Волынца. Репортажи из полуостровной области этого сына в то время регулярно появлялись в газете «Комсомольская правда», - он был журналистом. Эля рассказывала мне, что познакомились они в каком-то походе на Камчатке, когда она, студентка Благовещенского мединститута, приезжала на каникулы к родителям.

На лоне природы, - откровенничала она со мной, - любовь казалась необыкновенно сильной, но после свадьбы она как-то быстро завяла. Я кивал головой, - мне ли не понять, сам через это прошёл и продолжал расхлёбывать тяжёлые последствия такой походно-полевой любви. Геше-то Волынцу (совсем, как меня многие мои друзья, она и его называла этим производным от имени Гена) было несравнимо легче, - у них хоть детей не было. С другой стороны,  и ему, наверное, при разводе было тяжело, - потерять такую жену-красавицу  пожелаешь лишь врагу.

Кроме того, что мы были соседями, наши сыновья ходили в одну группу детского садика, поэтому мы почти дружили семьями. Новый Элин муж, Володя, тоже был врачом, челюстно-лицевым хирургом. Он занимался тайским боксом, поэтому его медицинская специализация была весьма кстати, ведь если бы у его жены вдруг завёлся поклонник, что ввиду её неземной красоты было бы неудивительным, он мог сначала нанести травмы на лицах участников адюльтера, а потом сам же бесплатно их вылечить. Эти его способности, впрочем, не помогли делу, - потом они разошлись, и  Эля с сыном Юрой уехала в Йошкар-Олу, столицу Марий-Эл, что было весьма символично, ведь и в её имени и в окончании названия этой республики одни и те же буквы.

Горячая вода до пятого этажа, где располагалась Элина квартира - вечная российская история - не доходила, а ей надо было ополоснуться после работы на даче. Всё-таки, недаром говорят, что худа без добра не бывает, так и с первым этажом, – по крайней мере, вода в квартирах есть всегда.

Некоторое время спустя она вдруг появилась у нас в гостиной с круглыми глазами и дрожащим голосом сообщила, что в неё впился клещ. Я её сразу успокоил, что в этом деле чуть ли не профессор, поскольку, работая в Приморье, столько насмотрелся их сестры, - впиваются ведь только женские особи, - на десять жизней хватит. В маршрутах, особенно по весне, иногда приходилось стряхивать их десятками.

Однажды, совершенно замотанный в многодневном маршруте, не раздеваясь, - не было сил – и, не проверившись на предмет клещей, я уснул в будке экспедиционной машины, которая нам, троим, была одновременно и жильём. Слева от меня лежал наш водитель Пузырь, обладатель шарообразного живота с довольно большим радиусом, Владимир Данилович Черных,  справа почивал  учёный-геолог Сергей Олегович Максимов, подающий большие надежды в петрологической науке, а также особенно хорошо - футбольные угловые у неприятельских ворот. Мы с ним играли в одной команде – первой сборной отдела магматизма, неоднократного чемпиона суперлиги Геологического института ДВНЦ (никакой другой лиги, впрочем, больше не было, да и команд было раз, два - и обчёлся). 

Среди ночи  я проснулся вдруг от каких-то кошмаров. Не знаю уж почему, - внутренний голос, видимо, подсказал, -  но я сразу понял, что  где-то во мне сидит клещ.

Стал себя аккуратно ощупывать и скоро наткнулся на схожий с бородавкой бугорок. Поскольку бородавок у меня не водилось, стало ясно, что это клещ приготовился сосать мою кровушку, или уже даже приступил к этой крайне нежелательной для меня процедуре, с чем я был категорически не согласен. Подушечками пальцев я расшатал непрошеного гостя, вытащил его и умертвил. Продолжив ощупывание, нашел ещё одного, разделавшись с ним точно таким  же образом.

Тут уж мне стало не по себе, - сколько их там во мне сидит? Вскочил со своего места, зажёг свечку. При внимательном осмотре обнаружил ещё двух. Одного я вытащил, а вот голова другого так и осталась в животе, - её вырезали скальпелем в нашей поликлинике на Кирова во Владивостоке, куда уже на следующий день мы возвращались.

…Для осмотра Элиного клеща и операции по его извлечению, чтобы не травмировать психику моей впечатлительной жены, я предложил жертве нападения удалиться вместе со мной в нашу маленькую кухню. Она немного замялась, потом безропотно пошла, но когда я уже приготовился приступить к оценке степени бедствия, глубоко интимным шёпотом, от которого я весь внутренне содрогнулся, сказала: «Гена, я думала попросить сделать это Лилю, поэтому кроме халата ничего не надела – боялась его сковырнуть».

Я сказал, что она всё правильно сделала, - терять времени на надевание ещё чего-то было нельзя. К тому же, добавил я, - моя жена боится клещей, почти так же, как змей, ведь даже при подозрении, что где-то поблизости может быть змея, она начинает так громко и пронзительно кричать, что у меня закладывало  уши. Ну, а поскольку, - продолжал я свою речь, - Эля теперь «больная» и моя пациентка, то - сама врач, - она должна понимать лучше, чем кто либо другой, что стесняться, когда речь идёт о жизни и смерти, вовсе не надо, - это была шутка, несколько, правда, мрачноватая.

…Однажды я понял, что наши доблестные врачи делят население нашего необъятного государства на себе подобных – людей в белых халатах, - и больных, к которым они причисляют всех остальных граждан без исключения. Довольно часто мне приходилось выступать в городских и областных соревнованиях по лыжам, спортивному ориентированию, настольному теннису, лёгкой атлетике, плаванию, футболу и даже перетягиванию каната,  и на многих из них нужно было предъявлять справки, что я достаточно здоров для этого и не загнусь где-нибудь на дистанции, - хорошо ещё, что на соревнования по шахматам, куда меня тоже заносило, этого не требовалось.

И всякий раз надо было идти в поликлинику, где участковый врач, - симпатичная молодая женщина, - измерив давление и, послушав моё дыхание, всякий раз выписывала эту злосчастную справку. Как-то я попросил выписать мне абонемент на весь год, на что она сказала: «Больной, вот вы всё шутите, - это вы сегодня здоровы, а, возможно, через неделю к Вам скорую помощь будут вызывать!».

Однажды я встретил этого врача возле нашего дома,  - здесь, оказывается жила её мама. Поздоровался с ней и спросил: «Вы что, меня не узнаёте?». Она присмотрелась внимательнее и воскликнула: «А, больной, вы же ко мне чаще всех ходите, - конечно, узнала!». Вот так, занимая призовые места на различных соревнованиях даже областного масштаба, я оказался болезненнее всех больных, даже, наверное, неходячих.

…Немного поколебавшись, Эля распахнула свой халат, и у меня  потемнело в глазах, и чуть не отнялись ноги, - хорошо, что я сидел на табуретке, а то бы, наверное, так и рухнул рядом с ней или пришлось бы повиснуть у неё на шее, - я явно переоценил свои возможности оставаться спокойным при созерцании такого: шевеля задними лапками, клещ торчал из её обнажённого роскошного тела прямо посередине крутого бедра – хоть откуда меряй. После непродолжительного осмотра, с большим  трудом взяв себя в дрожащие руки, я завязал на шейке клеща предварительно захваченную с собой суровую нитку  и смазал его подсолнечным маслом, - надо было ему дать немного побыть без кислорода, клещи от этого более податливы при их извлечении. Потом мы все вместе попили чаю, и я снова увёл Элю на кухню.

Чтобы она ненароком не дёрнулась, оторвав клещу голову, своей левой рукой, в которой предательский тремор стал ещё более заметным, – не каждый ведь день приходилось проделывать такое с красивыми женщинами, на которых не надето ничего, кроме коротенького халата, да и тот, чтобы не мешать операции, мною был так сильно отодвинут в сторону, что его наличие почти не замечалось, – мне пришлось придержать её за второе бедро, противоположное от укушенного. Присосавшийся клещ упирался довольно долго, но всё-таки он был вытащен и кремирован на газовой горелке.

Эля была благодарна мне за качественно выполненную операцию, а я посоветовал ей приходить ещё. Интересно, что когда лет через восемь в присутствии жены я обмолвился об этой истории, оставившей у меня столь неизгладимые впечатления, она никак не могла про неё вспомнить, а всё потому, что эмоции у нас с ней тогда были совершенно разными, а вернее, у неё их не было вовсе.

….Сначала на метеостанции нас ждало разочарование, потому что в нескольких стоящих на высокой речной террасе домах никаких признаков активной жизни мы не обнаружили. Посетила горькая мысль, - станция покинута, и надеждам разжиться здесь продуктами, сбыться не суждено. И тут, высоко над нами на сопке мы заметили блеснувший огонёк. Уже почти в полной темноте, как на свет путеводного маяка,  полезли вверх и вскоре вышли к еще одному дому. Нас учуяли собаки, громко залаяли. Скрипнула дверь, и из дома вышел мужчина, спросил, кто идет.

Я вышел из темноты, представился и в нескольких словах обрисовал ситуацию, в какую мы попали, после чего он пригласил нас в дом, прикрикнув на тявкающих собак. В ответ на мою просьбу продать нам сколько-нибудь продуктов, он сказал, что и так даст кое-что, но по наименованию не очень много, а именно – муки, сахару, чая и, напоследок добавил скромно, что отрубит нам половину козла, которого он только сегодня добыл весьма необычным способом. Он шёл на гидрологический пост для замера уровня реки, и вдруг увидел подплывающим к берегу козла, видимо с противоположной стороны, прыгнул в ледяную воду и утопил его за рога. 

Козла было по-человечески жалко, но я сразу понял, что сами мы спасены, - вот оно, искомое мясо, долженствующее влить силы в наши ослабевшие от недоедания руки, ведь мясо дикой козы – это уже серьезно. Затем хозяин метеостанции, - его звали Валерием, - оказавшийся на данный момент один, поскольку его напарники куда-то уехали, извинился перед нами, что в данный момент ему совершенно нечем нас накормить, но напоить может - брагой, которой у него целое ведро. Если бы он сказал, что  имеет ведро бриллиантов и  может каждому отсыпать по горсти, нас бы он так не обрадовал, как этим сообщением, - мы так устали, что это было то самое, что могло повысить нам настроение.

В  прекрасном расположении духа после двух кружек хмельного напитка, в сопровождении хозяина метеостанции мы спустились к нижним домам. Один из них Валера открыл, предоставив его на ночь и, пожелав спокойной ночи, ушёл к себе. Сахар и муку Валера дал сразу. Растопили печку-голландку, покрытую чугунной плитой с отверстиями для кастрюль и чугунков, и прямо на этой плите Ваня напёк больших лепёшек. Мы их ели и с удовольствием слушали доносившийся с Буреи треск, - вот-вот должен был начаться ледоход.

Утро для меня началось с того, что я вытащил присосавшегося клеща уже из самого себя, - опять не проверился, как следует. Придётся теперь несколько дней прислушиваться к своему нутру, – не начал ли там энцефалит развиваться…

Однажды я несколько дней находился при одной старательской артели Приамурья. В помещении, по геологически – камералке, где работали итээры – геологи и инженеры, обратил внимание на одного пожилого мужчину, занимающегося какими-то бухгалтерскими расчётами. Он никогда не разговаривал, но изредка, уткнувшись в свои бумаги, начинал вдруг громко смеяться. Никто внимания на него не обращал, и к его вроде бы заразительному смеху не присоединялся. Как-то, сразу после очередного приступа его смеха, проходя мимо, я заглянул через плечо, - анекдоты что ли он читает? – но увидел всё те же скучные цифры. Можно, конечно, хохотать над чем-то смешным из далёкого прошлого, вдруг вспомянутого, но почему же такой весёлый человек производит впечатление угрюмого неврастеника?

Скоро на базе появился геолог, мой  благовещенский знакомый Лёша Давыдов, и он мне сказал, что этого странного мужчину уже давно укусил энцефалитный клещ, и на него теперь иногда «находит»: он начинает смеяться, гримасничать, возможно, что-то ещё не совсем естественное для нормального человека делать.

…На Бурее мы увидели красивую картину, - по всей ширине реки плыли льдины. Не ясно было лишь, все ли заторы пробило до места, где остались наши товарищи. Ответ был получен скоро, - едва мы, не расписываясь ни в какой ведомости, успели получить у Валеры продукты, как к заваленному крупными льдинами берегу, пристали все четыре катамарана.

После небольшого совета с Надеждой, было решено сделать на метеостанции днёвку, подкрепиться мясом перед решающим броском на юг, предварительно, конечно, по связи сообщив в Благовещенск информацию о том, что мы живы-здоровы. Позже выяснилось, что,  посланная окольным путем – через Хабаровск, – срочная депеша дошла до наших руководителей в Центре по туризму и краеведению едва ли не одновременно с нами, и этот факт, наверное, добавил седины нашим руководителям.

 

                                    За съеденного козла - ответим!

 

Вечером мы истопили баньку, а на другое утро, подгоняемые попутным ветром, вместе с плывущими вокруг льдинами, часов за пять преодолели последние семьдесят километров. Один мой знакомый  из туристов говорил потом, что ему тоже как-то пришлось спускаться по Бурее. Так от метеостанции Сектагли до Чеугды он добирался пять дней, потому что всё это время дул настолько сильный встречный ветер, что иногда тащил их вверх по течению. Так они и плыли: «шаг назад, два шага вперёд». Нам всё-таки сильно повезло в конце похода!

Свой  такой непростой сплав мы триумфально завершили в посёлке лесорубов Чеугда, незавидная судьба которого была уйти под воду водохранилища будущей Бурейской ГЭС. Оттуда на автобусе местного леспромхоза, выделенного специально для нас, доехали до поселка гидростроителей Талакан, а потом на рейсовом автобусе до станции Бурея.

Следующим утром в Благовещенске, с опозданием на четыре дня к контрольному сроку возвращения, наш «ледовый поход» благополучно закончился. Впрочем, так про себя до сих пор не может сказать Надежда Переверзева, получившая за него выговор на работе от своего начальства, уже приготовившемуся было сушить сухари, ведь в случае несчастья с детьми по головке бы его, начальство, не погладили.

 

   Главы книги:  1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 12 13 14 15 16 17

                                  На главную

   

                           

 

                                

  

                              

                                                                

Hosted by uCoz