О.В. Амитров
На 10 августа 1993 года
1.
Глобус
2.
Гимн
геологов (Много хороших песен)
3.
Старый
гимн (Нам по свету немало хаживать)
4.
Крымская
(Целые год в Москве на факультете)
5.
Щепотку
соли взяв
6.
Кончим
вуз – по городам-селеньям
7.
Цветут в
Магадане сады
8.
Жил один
студент на факультете
9.
Друзья-студенты,
все мы на Курилы попадём
10.
Дым
костра создаёт уют
11.
Ночь
распростёрла широкие крылья
12.
Я смотрю
на костёр угасающий
13.
Сиреневый
туман
14.
Закури,
дорогой, закури
15.
Прощайте,
вы, дороги торные
16.
Лампы
огонь одинокий
17.
Я видел
дальних стран немало
18.
Красновидовское
лето
19.
Красновидовская
лирическая (Теодолит)
20.
В
Красновидове живём
21.
Красновидовский
полигон
22.
Прощай,
Маруся дорогая
23.
Мезозойская
культура
24.
Пелеципода
25.
Алтайский гоп со смыком
26.
Саянская (Мы в московском кабаке сидели)
27.
Бегут
вагончики
28.
Мелькают
столбы за окошком вагона
29.
Джим
Брандспойт
30.
На
полочке лежал чемоданчик
31.
Архимед
(Жаркий полдень приближался)
32.
Магадан – почти что Сочи)
33.
А когда
помрёшь ты?
34.
Дачный
муж
35.
Белалакая
36.
Есть на
факультете
37.
Незабудка
(Не в садах цветут цветы)
38.
Раскинулось
поле по модулю пять
39.
Ялта (По
зигзагам шоссе)
40.
Девочка в
платье из ситца
41.
Звонкий
смех
42.
Задумал
я, братишечки, жениться
43.
Трамвайчик
маленький в один вагон
44.
Холостяцкой
жизнью я извёлся
45.
Расцвела
сирень в моём садочке
46.
Месяц
медленно плыл над рекою
47.
Была
весна, цвели дрова
48.
Цилиндром
на солнце сверкая
49.
Киска
Мурочка
50.
Шла
корова за свиданье ночью
51.
Кузнечик
(На Муромской дороженьке)
52.
Эх,
потеряла да я колечко
53.
Виновата
ли я?
54.
Потихоньку
(Впервые встретившись с тобой)
55.
Не
садитесь, девчата, в крапиву
56.
Эх, не
мучь ты меня, не мучь
57.
Ты
просишь писать тебе часто и много
58.
С
деревьев листья облетают
59.
У моря на
рейде эсминец стоял
60.
Файдули-фай
61.
Крамбамбули
62.
Отелло
63.
Гамлет
64.
В тумане
загораются огни
65.
Жора,
подержи мой макинтош
66.
Бригантина
67.
Мы
никогда не старимся с годами
68.
Друзья,
не плачьте
69.
Океан
шумит угрюмо
70.
Пират,
забудь про небеса
71.
Они
стояли на корабле у борта
72.
У девушки
с острова Пасхи
73.
Ловите
тигра
74.
Это было
под солнцем тропическим
75.
Выйдем на
море – трупы на волнах
76.
Я жажду
крови, жажду мяса
77.
Хорошо
жить на Востоке
78.
В гареме
нежится султан
79.
Как
турецкая сабля, твой стан
80.
Всем
известно, что в Бразильи
81.
Мы ползём
по Уругваю
82.
Большая
страна Китай
83.
Али-баба (На знойном Юге)
84.
День-ночь
(на темы Киплинга)
85.
Сюзанна
86.
Серёга-пролетарий
87.
Зачем
мне, мальчики, чужая Аргентина?
88.
Вот
получим диплом – хильнём в деревню
89.
Бублики
90.
Кичмары
91.
Раз пошли
на дело я и Рабинович
92.
А на
дворе хорошая погода
93.
Хулиган
(Не смотри ты на меня в упор)
94.
Что творится
по тюрьмам ужасным
95.
Была ты с
фиксою
96.
Марсель
(Стою себе спокойно)
97.
Таганка
98.
По тундре
99.
Едет
поезд из Ростова
100.
Возле
этого серого зданьица
101.
Жили-были
два громилы
102.
Раньше я
был паном
103.
Великий
был русский писатель
20 августа
1993 г.
В первом варианте
этот сборник был составлен мной по просьбе однокурсников к 1 апреля 1989 года.
А толчком к тому, чтобы снова взяться за него и перепечатать в немного
изменённом виде, послужило возникновение радиопередачи «В нашу гавань заходили
корабли». Я подумал, а создатель передачи Э.Н.Успенский подтвердил, что
некоторые песни могут представить для них интерес.
В сборник входят
фольклорные песни, которые пели на геологическом факультете Московского
университета, главным образом, в годы нашей учёбы там (1954 – 1959). Лишь
немногие (меньше десяти) из включаемых в сборник песен я услышал перед самым
нашим окончанием или чуть позже, от друзей – студентов следующих курсов.
Подавляющее же большинство песен мы услышали и запомнили в течение очень
короткого времени, осенью 1954 года,
сразу же, как пришли на первый курс.
В сборник включено
примерно сто песен. Разумеется, пели мы их не сто, а, по крайней мере, вдвое
больше. Несколько песен я не записал просто потому, что подзабыл или и раньше плохо знал. Но гораздо больше песен
не попало в сборник по другим причинам: либо они не фольклорные или не совсем
фольклорные, либо, хоть и могут считаться фольклорными, но уж очень известны,
публиковались, поются многими до сих пор (представляется, что лишний раз
записывать их нет смысла). Мы пели не меньше десятка песен на слова Есенина
(«Выткался над озером», «Есть одна заветная», «Снежная замять» и др.), старые
русские песни и романсы разного происхождения («Что затуманилась, зоренька
ясная», «Очи чёрные»), песню беспризорников «Позабыт-позаброшен»,
общеизвестные студенческие песни разных лет («От зари до зари», «Колумб Америку
открыл», «В первые минуты»). Из советских песен обычно не пели тех, что часто
звучали по радио; но было несколько очень любимых: «Хозяйка» («Когда солдат устанет»),
«Не забывай», «Поезд оставил дымок», «Баренцово
море», некоторые песни Хренникова к спектаклям (например, «Мерлин
– волшебник старый»). Я не стал записывать Баксанскую
(«Где снега тропинки заметают»), поскольку о ней не раз говорили по радио, нашли
её авторов; не включаю в сборник и «Ванинский порт»,
так как канонический текст этой всем известной песни недавно был приведён в
повести А.Жигулина «Чёрные камни».
Среди песен,
особенно появившихся к концу 50-х годов, оказалось немало таких, которые мы пели
как народные, но вскоре всем стали хорошо известны имена их авторов: Глеб
Горбовский («Когда качаются фонарики ночные»), Михаил Анчаров («От Москвы до Шаньси»), Юрий Визбор, Ада Якушева, Юлий Ким, Александр Городницкий, Александр Дулов и
др.
Даже в первый
вариант моего сборника попали две песни, которые потом я обнаружил в книжках
бардов: «Мадагаскар» Визбора и «Перекаты» Городницкого.
Правда, не поднимается рука убрать из сборника «Бригантину», хотя уже давно
стало известно, что это песня профессионального поэта Павла Когана.
Когда составляешь
такой сборник, даже для внутреннего употребления, то невольно хочется как–то
классифицировать песни, хотя бы для того, чтобы порядок их расположения не был
случайным. Конечно, можно наметить какое-то деление – на
геологические, туристские, просто дорожные, любовные, свадебные, сатирические,
военные, излагающие литературные произведения, экзотические (с восточным
колоритом и др.), пиратские, песни заключённых, нищих, беспризорников и пр.
Но уже сам этот перечень показывает, что задача не такая лёгкая: сразу начинают
смешиваться разные классификационные признаки – содержание песен,
происхождение, стиль, настроение и т.д. Нетрудно заметить, что часто песни,
которые создавались как серьёзные и печальные, в исполнении студенческих
компаний звучат не на полном серьёзе, приобретая пародийный оттенок (для этого
бывает достаточно изменить одно слово, а то и интонацию); это относится не
только к блатному фольклору, но и к песням, сочинённым самими студентами.
О.В.Амитров, палеонтолог
Я не знаю, где
встретиться
Нам придётся с
тобой.
Глобус
крутится-вертится,
Словно шар голубой,
И мелькают города и страны,
Параллели и меридианы,
Но ещё таких пунктиров нету,
По которым нам бродить по свету.
Знаю, есть
неизвестная
Широта из широт,
Где нас дружба
чудесная
Непременно сведёт,
И тогда узнаем мы, что смело
Каждый брался за большое дело,
И места, в которых мы бывали,
Люди в картах мира отмечали.
Будем видеть друг
друга мы
За вершинами гор,
За февральскими
вьюгами,
Через снежный
простор,
И пускай мы сотни вёрст бродили,
Между нами километры были,
Но за тысячами вёрст разлуки
Песни дружбы будем слышать звуки.
Если ж бурей
стремительной
Вдруг нагрянет
беда,
Дружба силой
живительной
Нам поможет всегда,
И пускай ревут морские волны,
Светлой веры в нашу дружбу полны
Мы всегда, когда придётся туго,
Будем слышать бодрый голос друга.
Кто бывал в
экспедиции,
Тот поёт этот гимн.
И его по традиции
Мы считаем свом,
Потому что мы народ бродячий,
Потому что нам. нельзя
иначе,
Потому что нам нельзя без песен,
Чтобы в сердце не закралась плесень
Знаю, знаю, где
встретиться
Нам придётся с
тобой;
Лета кончатся
месяцы,
Мы вернёмся домой –
И тогда на этаже двадцатом
Мы расскажем обо всём ребятам,
О местах, в которых мы бывали,
О друзьях, которых мы встречали.
Впервые услышал эту
песню летом 1954 года. Потом узнал из радиопередачи, что она – из какого-то
детского спектакля, так что, наверно, можно найти её авторов. Но последние
куплеты (может быть, три из шести), вероятно, отсутствовали в первоначальном
варианте, возникли позже, так что песню можно считать фольклорной. Шестой
куплет возник не раньше 1953 г., когда построили высотное здание МГУ. Если эту
песню вместе пели студенты- географы и геологи (например, на Красновидовской
геодезической практике), то первые пели «на этаже двадцатом», а вторые – «на пятом»,
так как геологический факультет; занимает нижние этажи, а географический –
верхние.
Много хороших
песен,
Хороших девушек и
слов на свете.
Каждый, кто юн и
весел,
Тот любит петь на
нашем факультете.
Как дым родного города,
Нам это слово дорого,
С ним столько связано,
Им столько сказано,
Что только в песне передать.
Припев:
Разны пути питомцев геолфака
С южных широт до северных морей,
Но за скитаньями, за расстояньями
Мы никогда не забываем друзей.
Где бы геолог ни
был –
В пустынях Азии, в
лесах Сибири
Всюду родное небо,
Родные дали и
родные шири.
По суше и по воздуху
Без устали, без отдыху
Идём, как путники,
Живём, как спутники,
В просторах Родины своей.
(Припев тот же)
Если ж и нас
когда-то
Застанет праздник
вдалеке от дома,
Нам ли грустить,
ребята,
И с одиночеством ли
быть знакомым!
В тот вечер по традиции
За всех, кто в экспедиции,
За всех кочующих
Друзей тоскующих
Свой тост поднимет геолфак.
(Припев тот же)
Впервые услышал в 1954 г. На мотив «Марша энтузиастов». Автора слов не знаю.
Нам по свету немало хаживать,
Жить в землянках, в палатках, в снегах
Брать породы, буравить скважины,
С молотком пробираться в горах.
И в аулах далёкого Юга,
В кишлаках азиатских степей,
В Заполярье, где воет вьюга,
Мы повсюду найдём друзей.
Нашу кожу сожгло солнце южное,
Душу Север немой закалил,
Страх развеяли ночи вьюжные,
Ветер Азии петь научил.
Бури жизни не сломят геолога
И дорог не засыпать снегам.
От напева его весёлого
Легче сердцу, бодрей ногам.
Если ж грусть в нашу душу заглянет,
Если сердце встревожит тоска,
Если в край вдруг родимый потянет
И воскреснет в мечтах Москва,
Грусть растает под солнцем горячим,
Сердце дрогнет всего лишь на миг.
Я привык к этой жизни бродячей,
Я подолгу грустить не привык.
Впервые услышал в 1954 г. Поётся на мотив песни «Дорогая моя столица». Автора слов не знаю, возможно, песня возникла в Московском геологоразведочном институте (МГРИ). Есть и другие куплеты, которых у нас обычно не пели. Один из них кончается так:
И в предгорьях седого Урала,
На Камчатке у дальних морей,
Где бы наша нога ни ступала,
Мы повсюду найдём друзей.
Конец песни иногда пели так:
Я привык к этой жизни собачьей,
Я подолгу скулить не привык.
Целый год в Москве на
факультете
Осенью, зимою и
весной
Жили мы надеждами о
лете,
Крым казался
сказочной страной:
Там квесты крымские так высоки,
А реки быстрые так глубоки,
Там солнце южное ласкает взор,
Сады цветут по склонам гор.
Вместо скучных лекций
воздух вольный
Лёгкие прогулки по
горам,
Вместо семинаров и
контрольных
Спать железно можно
по утрам,
А поздним вечером так хороша
Прогулка парами вдоль Мангуша,
Дорожка лунная среди садов,
Ну, словом, ясно и без слов.
Только все слова
такого рода
Детские наивные мечты
Крымская железная
природа
Сбросила на землю с
высоты:
Там солнца жаркого палят лучи,
В оврагах жалкие текут ручьи,
Кругом лишь таврика да мергеля,
В колючках острых вся земля.
Каждый день тяжёлые
маршруты
В зной-жару и дождик
проливной,
В тапочки дырявые обутый,
Бродишь полусонный,
чуть живой,
А поздним вечером ко сну влеком
Сидишь с коптилкою за дневником,
С тоскою думая, что в шесть часов…
Ну, словом, ясно и без слов.
Даже в воскресенье
нет покою:
Утром отправляешься в
колхоз
Собирать израненной
рукою
лепестки
коварно-нежных роз,
А поздним вечером, чтоб отдохнуть,
На Шелудивую направишь путь
И что-то дикое во тьму оря
При тусклом свете фонаря.
Мы теперь отлично
понимаем:
Практика – нешуточный
вопрос,
И, конечно, нужным не
считаем
Плакаться о
трудностях всерьёз:
Ведь мы геологи, пора бы знать,
К походной жизни нам не привыкать,
На годы долгие запомним Крым,
Для нас он домом стал вторым.
С честью труд окончив напряжённый,
Мы в Гурзуфе справим
этот факт.
Пусть глядят курортники-пижоны,
Как гулять умеет геолфак.
Мы море Чёрное переплывём,
А поздним вечером в кафе зайдём
И там под музыку и плеск волны
Пропьём последние штаны.
Впервые услышал в 1954 г. Известно, что несколько песен написал выпускник геолфака ЛГУ Вакакин, возможно, что он автор и «Крымской». В пятом восьмистишии иногда пели «Лишь ночью можешь ты передохнуть, на Шелудивую направив путь», грамматически это правильнее (согласуется со следующим деепричастным оборотом); может быть, этот вариант -первичный, но его вытеснил другой из-за привлекательности тройного повторения «А поздним вечером».
Щепотку соли взяв
И полбуханки хлеба,
Студент готов шагать
От Мангуша до неба.
Ай-яяяяй
И полбуханки хлеба.
АЙ-яяяяй
От Мангуша до неба.
(После других
куплетов припев аналогичный)
Леонов впереди
Шагает в шляпе белой,
Студентам говорит:
«Контакты чётче
делай!»
Леонов приказал,
А мы тому и рады;
Один лишь молоток
На целую бригаду.
Турон, сантон,. коньяк
Белеют мергелями,
Студенты их чернят
Последними словами.
Овраг Каяс-Джалга
Сюрпризы нам готовит:
Там апта не видать,
А таврика выходит.
Последний поворот
И запах каши ближе.
Студент подмётки рвёт
От Лондона к Парижу.
Весёлая пора,
Когда отчёт писали.
Коптилки до утра
У нас не погасали.
Услышал впервые в
1954 г.
По-видимому, песня
возникла во МГРИ. Там её поют на немного более сложный мотив. Вместо Леонова
поют о преподавателе МГРИ Муратове.
Кончим вуз – по
городам-селеньям
Разлетится вся наша
семья.
Ты уедешь к северным
оленям
В жаркий Туркестан
уеду я.
Не придёшь с
приветливой улыбкой
К хороводу плачущих
берёз,
И весенний ветер у
калитки
Не развеет пепельных
волос.
Я тебе в предутреннюю
свежесть
Поцелуй прощальный
передам,
А потом любовь и эту
нежность
Уложу в дорожный
чемодан.
Уложивши, чувства
взбудоражу,
Мне тебя захочется
обнять,
Только я с лирической
поклажей
Чемодан не стану
открывать.
Тихо дрогнув, тронутся
вагоны,
Мимо окон проплывёт
вокзал.
Буду я на каждом
перегоне
Вспоминать любимые
глаза.
Вспомню лес и голубую
речку,
Но, поддавшись
требованью лет,
Полюблю красивую
узбечку,
А тебя полюбит
самоед.
Тяжело, любимая, но
что же,
Ты не хмурь свою
густую бровь:
Наше дело общее дороже,
Чем любая частная
любовь.
Авторов не знаю.
Впервые услышал в сентябре 1954 г., а последний куплет, кажется, появился
позже; его мы пели не всегда, он был чересчур уж «идейным» даже для тех времён.
Цветут в Магадане
сады
И тают столетние
льды.
А вот разъедемся мы,
А вот разъедемся мы
Туда всего три недели
езды.
Цветёт сахалинская рожь,
Ползёт под деревьями ёж.
А вот разъедемся мы,
А вот разъедемся мы
А вот тогда ты не так запоёшь.
Тебя я любила
всерьёз,
Но ты не признался
мне всё ж.
А вот разъедемся мы,
А вот разъедемся мы
А вот тогда ты меня
не найдёшь.
Смеётся-поёт молодёжь
И каждый товарищ хорош.
А вот разъедемся мы,
А вот разъедемся мы
А вот тогда ты со скуки запьёшь.
Стрелой пронесутся
года,
У ребят отрастёт
борода.
Но хоть разъедемся
мы,
Но хоть разъедемся
мы,
Друг друга помнить мы
будем всегда.
Услышал в 1954 г., авторов
не знаю
Жил один студент на факультете,
О карьере личной, он
мечтал,
О карьере личной, о
жене столичной,
Но в аспирантуру не
попал.
Если не попал в аспирантуру,
Собирай дорожный чемодан,
Обними папашу, поцелуй мамашу
И бери билет на Магадан.
Путь до Магадана
недалёкий,
За полгода поезд
довезёт.
Сколоти хибару,
заведи гитару
И начни подсчитывать
доход.
Хороши цветочки в Магадане,
Ещё лучше девушки в Москве,
Потому женою запасись заране,
А не то повесишься в тоске.
Быстро пролетят
изгнанья годы,
Молодость останется в
снегах.
Инженером старым с
чемоданом толстым
Ты в Москву вернёшься
при деньгах.
Но никто не встретит на перроне
И жена не выйдет на вокзал:
С лейтенантом юным по пути сбежала,
Он теперь, наверно, генерал.
На такси поедешь к
«Метрополю»,
Будешь пить коньяк и
шпроты жрать
И уже к полночи
пьяным будешь очень
И начнёшь студентов
угощать.
Будешь плакать пьяными слезами
И стихи Есенина читать,
Вспоминать студентку с синими глазами,
Что могла твоей женою стать.
Ты теперь один в
угаре пьяном,
Молодость осталася в снегах.
Не согреешь сердца
дорогим регланом,
Седины не скроешь на
висках.
Впервые услышал в 1954 г., авторов не знаю.
Друзья-студенты, все
мы на Курилы попадём
Давайте ж соберёмся,
эту песенку споём:
Ах, если б знала мать
моя,
Что на Курилах буду
я,
Она бы ни за что меня
на свет не родила.
Ещё есть вариант
чудесный – остров Сахалин,
Где люди вместо
спирта пьют разбавленный бензин.
Ах, если б знала мать
моя,
Что на Курилах буду
я,
Она бы ни за что меня
на свет не родила.
Во льду построим
домики, что глаз не оторвать,
И будем, как медведи,
там конечности сосать.
Ах, если б ...
Забудем мы про
азбуку, разучимся читать,
И вместо разговоров
будем жалобно мычать.
Ах, если б знала мать
моя,
Что на Курилах буду
я,
Тогда б она меня
скорей обратно родила.
Не будем мы ни
стричься и ни бриться никогда
И отрастёт до пояса
большая борода.
Когда же отрастёт до
пят,
Тогда откроем зоосад
Для блошек, вошек,
мошек и маленьких клопят.
Впервые услышал в 1954 г., авторов не знаю.
Дым костра создаёт
уют,
Искры тлеют и гаснут
сами.
Пять ребят о любви
поют
Чуть охрипшими
голосами.
Если б слышали те, о ком
Эта песня сейчас звучала,
Прибежали б сюда пешком,
Чтоб послушать её сначала,
Чтоб прочувствовать
до конца
В этом диком таёжном
крае,
Как умеют любить
сердца,
Огрубевшие от скитаний.
(повторяется первый куплет)
Услышал во второй
половине 50-х годов. Песня бардовского стиля,
возможно, её автор – кто-то из известных впоследствии бардов.
Ночь распростёрла
широкие крылья,
Месяц плывёт из-за
горных вершин.
Волны Байкала бьются
о скалы,
Гребнем на берег вздымаясь крутым.
Там средь тайги, среди сопок высоких,
Ночь
коротая при свете костра,
Больше полжизни проводит геолог
Там, где людей не ступала нога.
В дебрях тайги
проходя, как хозяин,
Недра Земли подчиняя себе.
И на привале, костёр разжигая,
Думы свои посвящаю тебе.
Пусть борода отрастёт, как у деда,
И на ветру огрубеет рука,
Но твёрдую волю и верное сердце
Смелый геолог хранит до конца.
Услышал в 1954 г.
Поётся на мотив вальса «Осенний сон». Автора слов не знаю.
Я смотрю на костёр
угасающий,
Гаснет розовый
отблеск огня.
После трудного дня
спят товарищи,
Почему среди них нет
тебя?
Где теперь ты по свету скитаешься
С молотком, с рюкзаком за спиной
И в какую сторонку заброшена
Ты бродячею нашей судьбой?
Может быть, по тайге
пробираешься,
По колено
увязнув в топи,
Иль под солнцем
безжалостным жаришься
Где-нибудь в
казахстанской степи.
Запорошена пылью дорожною
В сотнях вёрст от жилья в стороне,
Может, ночь коротаешь тревожную
И не думаешь ты обо мне.
Ты не знаешь, как
часто ночами я,
Пододвинувшись ближе
к огню
И с тоскою тебя
вспоминая,
Эту грустную песню
пою.
Я смотрю на костёр догорающий,
Гаснет розовый отблеск огня.
После трудного дни спят товарищи,
Только ты далеко от меня.
Впервые услышал в 1954 г. Позже услышал куплет, которого у нас не пели:
Как люблю я тебя, черноокая,
Как тоскую и весточки жду.
Знаю, встреча уже недалёкая,
Потому веселее пою.
Недавно (в 90-х
годах) услышал по радио песню военных лет, с которой взят мотив и отчасти слова
этой песни.
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром встаёт вечерняя звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда.
Ты рядом здесь стоишь и руку пожимаешь.
Быть может, через год свиданья час придёт
А может, навсегда ты друга потеряешь.
Ещё один звонок – и поезд отойдёт.
Запомню те слова, что ты тогда сказала,
Движенье милых губ, ресниц твоих полёт.
Ещё один звонок – и смолкнет шум вокзала,
Ещё один звонок – и поезд отойдёт.
Впервые услышал в 1954 году. Песня, возможно, литературного происхождения, но к тому времен уже стала народной, уже приобрела несколько вариантов слов и мотива. Сейчас её часто поёт по радио эстрадный певец (кажется, Майков), примерно на тот же, что был наиболее распространён в 50-х годах, но немного усложнённый (творчество самого певца?) мотив.
Закури, дорогой, закури.
Завтра утром с восходом зари
Ты уйдёшь по тайге опять
Молибдена руду искать.
Вдалеке от людей, будешь жить,
По тайге месяцами бродить.
Через льды, через топи болот
Путь-дорога твоя пройдёт.
Вековое молчание скал,
Где шумел лишь порою обвал,
Растревожат твой шаг и рука,
И разбудит удар молотка.
Ведь такой у геолога труд;
Испытания каждого ждут.
Но я верю, ты их пройдёшь
И что ищешь, всегда найдёшь.
(повторяется первый куплет).
Впервые услышал в 1954 г. Авторов не знаю.
15. Прощайте вы, дороги торные
Прощайте вы, дороги торные,
Прощайте улицы, проспекты,
Пойдём небритые и чёрные
Читать подземные конспекты.
Забудем лекции, экзамены,
Забудем очередь в буфете,
Нас будут белыми туманами
Встречать маршруты на рассвете.
И снова перелётной птицей
В маршруты дальние пойдём
И может так, друзья, случиться,
Что ничего мы не найдём.
Но будем мы искать упорнее,
Пока нам не наступит срок,
Пока из нас в годину чёрную
Вдруг не посыпется песок.
Песня появилась в самом конце 50-х или в самом начале 60-х годов
Лампы огонь одинокий
Светит под вечер в избе.
Я от тебя далёкий,
Пишу я письмо тебе.
Еле светит коптилка,
Строчки не разобрать.
Ты, верно, с усмешкою будешь
Каракули эти читать.
Пишу я тебе про горы,
Про пыль и усталость дорог.
К тебе я вернусь нескоро,
Немалый пройдёт ещё срок.
Тебе, верно, будет тоскливо
Одной без меня шагать,
Но время бежит торопливо,
К тебе возвращусь я опять.
А летом другим я снова
Уеду почти на год.
Что делать, ведь мы от природы
Такой беспокойный народ.
Тебе бы об этом подумать
Прежде, чем обнимать.
Всю жизнь ведь придётся, пожалуй,
По разным дорогам шагать.
Ну, ладно, прощай, уж гаснет
Крохотный зайчик огня.
Пускай же теплей тебе станет,
Когда ты вспомнишь меня.
Я видел дальних стран немало,
Прошёл большие расстоянья,
Но всюду помнил, что сказала
Ты не «Прощай», а «До свиданья».
С тех пор прошло уж дней немало,
Был труден путь, и я устал,
Но сердце биться не устало,
Я только этой встречи ждал.
И в день осенний, как и прежде,
Не отдохнув совсем с дороги,
К тебе пришёл я и в надежде
Стою с волненьем на пороге.
Ко мне ты вышла, всё такая,
Лишь снег в висках лёг отдохнуть.
Взглянул в глаза - и прочитал я:
Не зря был пройден этот путь.
Я видел дальних стран немало,
Прошёл большие расстоянья,
Но всюду помнил, что сказала
Ты не «Прощай», а «До свиданья».
Сочинили летом 1956 г. на Крымской практике студенты второго курса геолфака МГУ Юрий Баденков (текст) и Игорь Парабучев (мотив); первый сейчас работает в Институте географии, второй – в «Гидропроекте».
Впервые услышал в 1954-56 гг. Авторов не знаю.
Красновидовское лето
Мой нарушило покой,
Голубоглазые рассветы
И туманы над рекой.
Ночи около Можая,
Звёзд вдвоём не сосчитать,
Только я один страдаю,
Только я один опять.
Над уснувшею рекою
По тропинкам я брожу,
Утром с головною болью
Я в маршруты выхожу.
Вновь подвержено циклонам
Состояние души,
Хоть с лирическим уклоном
Песни грустные пиши.
Но с рассветом быстро тают
Песен грустные слова.
Как мы любим, это знает
Даже неба синева,
Даже звёзды-невидимки,
Даже тихий лунный свет,
Дальних тропок паутинки
И задумчивый рассвет.
Услышал в 1954 г. Вероятно, песня возникла на географическом факультете МГУ.
Крутится-вертится теодолит,
Крутится-вертится, лимбом скрипит,
Крутится-вертится, угол даёт.
На две минуты он всё-таки врёт.
Я микрометренный винт повернул
И в окуляр одним глазом взглянул.
Вижу, в аллее, где липа цветёт,
Девушка в беленьком платье идёт.
Мигом влюбился я в девушку ту,
Отфокусировал быстро трубу
И любовался я девушкой той,
Жаль только очень, что вниз головой.
Услышал в 1954 г. Поётся, естественно, на мотив «Крутится-вертится шар голубой», автор слов неизвестен.
В Красновидове живём,
Не едим, а только пьём.
Весело было нам,
Всё делили по сто грамм.
Мы от девочек втайне
Заседаем в чайхане.
Весело ...
Папа Брилинг есть у нас,
Запивает водкой квас.
Весело ...
А когда мы в Крым прибудем,
Чайхану и там добудем.
Весело будет нам,
Всё разделим по сто грамм.
А приедем на луну –
Там откроем чайхану.
Весело будет нам,
Всё разделим по сто грамм.
Песня на мотив «Жили-были два громилы» (см.ниже) возникла в начале 50-х годов на геологическом ф-те МГУ; последний куплет появился в 1956 г.
Запомним родной полигон,
Где нас комары заедали,
Где оводов вился мильон,
Где тщетно невязку искали.
Кипрегель на плечи надев,
Живот подпоясавши тощий,
Под грустный, унылый напев
Брели мы берёзовой рощей.
А роща шумела вокруг,
Берёзы манили прохладой,
Но нам не до лирики, друг,
Закончить нам мензулу надо.
Будь проклят ты, наш полигон,
Где только невязки да беды.
Так дайте же лишний талон
И только поспать до обеда.
Песню сочинили первокурсники геолфака в июне 1955 г., на мотив «Ванинского порта»
Прощай, Маруся дорогая,
Я не забуду твоей ласки
И, может быть, в последний раз
Целую голубые глазки.
Когда в столовую идём
Мы всей бригадой дружной нашей,
Со страшной силой рубанём
Котлы, наполненные кашей.
Где геохимик чешет нос,
Где геофизик только злится,
Где грунтовед не проползёт,
Везде геолог пригодится.
Услышал в 1954 г. На мотив песни «Там, где пехота не пройдёт». Возможно, разные куплеты сложены разными авторами. Последний куплет каждая группа геолфака, конечно, пела по-своему, стараясь перекричать другие группы.
Я за тебя пойду в огонь и в воду,
О где же ты, моя пелеципода?
Я самой лютой смерти не боюсь,
О где же ты, двустворчатый моллюск?
Уже вдали осталась наша хата.
О где же ты, ламеллибранхиата?
Я самой лютой смерти не боюсь,
Но где же ты, двустворчатый моллюск?!
Сочинил в конце 50-х годов студент геологического факультета МГУ Марк Сомин («чистый» геолог, для друзей палеонтологов). На мотив песни «А на дворе хорошая погода»
Помнишь мезозойскую культуру?
У костра сидели мы с тобой,
Ты мою изодранную шкуру
Зашивала каменной иглой.
Я сидел немытый и небритый,
Нечленораздельно бормотал.
В этот день топор из диорита
Я на хобот мамонта сменял.
Припев: Есть захочешь – приди
И в пещеру войди,
Хобот мамонта вместе сжуём.
Наши зубы остры,
Не погаснут костры,
Эту ночь проведём мы вдвоём.
Ты иглой орудовала рьяно,
Не сводя с меня мохнатых век,
Ты была уже не обезьяна,
Но, увы, ещё не человек.
И сегодня снится мне недаром
Холодок базальтовой скалы,
Тронутые лапой ягуара
Руки волосатые твои (припев тот же)
В тёмном полусумраке пещеры,
Где со стенок капала вода,
Анекдот предшествующей эры
Я тебе рассказывал тогда.
И теперь я часто вспоминаю
Тёплый вечер высоко в горах.
Там тебя сырую доедая,
Плакал я от ревности горя (припев тот же)
Впервые услышал летом 1954 г., последний куплет – немного позже, кажется, от студентов химфака. Поётся на мотив советской песни, которую впервые услышал по радио на несколько десятилетий позже.
Жил-был на Алтае Гоп со смыком,
Славился своим тарзаньим криком.
По логам он всюду рыщет,
Обнаженья всюду ищет
И повсюду образцы берёт.
В тех логах природа – просто диво:
В морду всюду тычется крапива,
А шиповник – вот зараза,
Сто заноз посадит сразу,
А потом три дня их вынимай.
Если б я брахиоподой был,
Ни за что б в девоне я не жил:
Спасу нет от эффузивов,
Диабазовых массивов,
Мне силур бы больше подходил.
Если в лагерь к нам придёт беда
И на завтрак будет лишь вода,
Если вся опухла рожа
И висит клочками кожа,
Значит, ты геолог хоть куда.
Если твоё дело будет скверно
И медведь сожрёт тебя наверно,
В рай наш брат не попадает
И из ада выгоняют –
Будем жить меж небом и землёю.
Узнал в 1954 г. На мотив общеизвестной блатной песни. Говорили, что
слова сочинила «какая-то старая алтайская геологиня».
Мы в московском кабаке сидели,
Валентин Белов туда попал,
И, когда порядком окосели,
Он нас на Саян завербовал -
В края далёкие, в гольцы высокие,
На тропы те, где гибнут рысаки,
От вин, от курева, житья
культурно
Зачем забрал, начальник, отпусти.
В тех краях далёких славно жили,
Ели там почти что каждый день,
Сапоги и шкары износили,
А ходить в маршруты было лень
……………………………………..?
……………………………………..?
Хиляли пьяные, искали рьяно мы,
Но ничего, конечно, не нашли.
Кончился сезон, конец работы,
Мы ж ещё не начинали план
И заместо всяческих отчётов
Мы сложили песню про Саян –
Про край далёкий тот с его красотами,
Про тропы те, где гибнут рысаки.
К вину и к куреву, житью
культурному
Скорее нас, начальник, отпусти.
Узнал в 1954 г. В основе – романс «Дорогой длинною», от него возникла
известная блатная песня, от неё – геологическая, в разных вариантах, с разными
фамилиями начальника, местностями и соответствующими атрибутами (если вместо Саяна – Баксан, то вместо рысаков – ишаки и т.д).
Бегут вагончики .
По перегончикам,
За перегоном перегон,
И с песней движется
И чуть не рушится
От нашей песенки вагон.
Все безобразия
Остались в Азии,
Адмиралтейства виден шпиль
И виден блеск его
В тумане Невского
Сквозь азиатскую жару и пыль.
Прощайте, яблочки,
Прощайте, красные,
Прощай, сухумский виноград.
Из края южного
Семъёю дружною
Мы приезжаем в Ленинград.
Бегут вагончики
По перегончикам,
Их никому не обогнать,
А после ужина
Обед не нужен нам,
А только было б где поспать.
Услышал в 1954 году. Песня ленинградская, но у нас
её пели без переделок на московский лад, хотя были варианты, даже более
привычные для нас, но менее логичные. Например, вместо «яблчек»
пели: «Прощайте, мальчики, прощайте, девочки», а в последнем куплете – «А
только было б что пожрать».
Мелькают столбы за окошком вагона
О чём-то тоскливо поют провода,
О чём-то колёса стучат монотонно,
Над лесом печально мерцает звезда.
Я звёздочку эту давно заприметил.
Её я не знаю, но знаю одно:
Я знаю, что мне эта звёздочка светит,
Когда я один и когда мне темно.
В осеннюю ночь очень трудно без света,
Но если ты звёздочку встретишь в пути,
Она, подмигнув, тебе скажет, что где-то
Есть кто-то, кто помнит тебя и грустит.
Неважно, что раньше другая
светила,
Другая, смеясь, мне смотрела в окно.
Мне новая будет такою же милой,
Пускай только светит, когда мне темно.
(повторяется первый куплет)
Впервые услышал в 1959-1961 годах от тогдашних студентов геолфака МГУ, авторов не знаю
.
Джим Брандспойт наладил лыжи один раз,
Джим Брандспойт наладил лыжи один раз,
Джим Брандспойт наладил лыжи один раз
И поехал на Кавказ.
Али-али-алилуйя! Али-али-алилуйя!
Али-али-алилуйя! И поехал на Кавказ.
И всё. Это повторяется, по крайней мере пять
раз; сначала целиком, потом «Джим Брандспойт наладил лыжи» («один раз» – про
себя), потом «Джим Брандспойт», потом «Джим» (остальное про себя), а на пятый
раз весь хор безмолвно поёт и одновременно рявкает «И поехал на Кавказ».
Остальные пассажиры электрички вздрагивают и начинают ругаться.
Впервые услышал в 1954 г. Поётся на упрощённый мотив какой-то очень
старой песни.
На полочке лежал чемоданчик,
На полочке лежал чемоданчик,
На полочке лежал, на полочке лежал,
На полочке лежал чемоданчик.
(дальше повторения опускаю)
– Уберите свой чемоданчик!
– А я не уберу чемоданчик!
– А я его выброшу в окошко!
– Нет, ты не выбросишь в окошко!
– Вот я его выбросил в окошко!
– А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой чемоданчик,
А это был не мои, а это был чужой,
А это твоей тёщи чемоданчик!
Старая туристская песня, мы её пели с 1954 года
Жаркий полдень приближался,
Архимед в реке купался;
Время близилось к обеду –
Стало жарко Архимеду.
Вот он в воду окунулся
И чуть-чуть не захлебнулся,
И пошёл бы он к прадедам
Без закона
Архимеда.
Но по этому закону
Оказался он спасённым:
Этой силой благодатной
Был он вытолкнут обратно.
В благодарность за спасенье
Архимед дал повеленье:
Чтоб науки процветали,
МГУ образовали.
За сто лет до нашей эры
Деканат был создан первый,
И деканом сорок лет
Был бессменно Архимед.
Но прошло три года тщетно,
А студентов незаметно.
Архимед ходил угрюмый
И стипендию придумал.
После этого решенья
От студентов нет спасенья.
Архимед был удручён,
«Эврика!» – воскликнул он.
«Я декан и не позволю,
Чтоб студентам дали волю,
И студентам на беду
Я экзамены введу!»
Магадан - почти что Сочи.
Солнце светит, но не очень.
Там живут одни медведи.
Скоро мы туда поедем.
Там найдём месторожденья
Всесоюзного значенья,
Будем мы лауреаты
Загребать деньгу лопатой.
Ну и что же, что не Сочи?
Пусть не едет, кто не хочет.
Ну и что же, что медведи?
Мы на них в Москву приедем.
И, окончивши работы,
Привезём в Москву отчёты.
В ресторан зайдём с подружкой
Пить коньяк пивною кружкой.
Обе песни (общестуденческую и геологическую)
мы пели с 1954 г., обе поются на мотив грузинской песни «Где в горах орлы да
ветер», которую часто пел по радио В.Канделаки. В каждом куплете после первой и
второй строк добавляются «нанина, нанина»,
после третьей – «нани-нанина», после четвёртой – «дэли-вадела» (за правильность транслитерации не ручаюсь).
– А когда помрёшь ты,
Милый мой дедочек,
А когда помрёшь ты,
Сизый голубочек? –
– Во середу, бабка,
Во середу, Любка,
Во середу, ты моя
Сизая голубка!
(дальше повторения опускаю)
– На кого оставишь?
– На деверя, бабка!
– Деверь будет драться
– Боронися, бабка!
– Чем же борониться?
– Ледорубом, бабка!
– Где ж тренироваться?
– На турбазе, бабка!
– Где достать путёвку?
– В профсоюзе, бабка!
– Сколько она стоит?
– Тыщу двести,
бабка!
– Где достать мне денег
– Спекулируй, бабка!
– Чем же спекулировать?
– Самогоном, бабка!
– А если поймают?
– Откупайся, бабка!
– Чем же откупаться?
– Поцелуем, бабка!
– С кем мне целоваться
– С прокурором, бабка!
Впервые услышал, кажется, в 1957 г. Мотив, близкий к старой мелодии
«Девочка Надя» (или «Карапет мой бедный»). В этом
диалоге есть что-то общее со сценкой из оперы Римского-Корсакова «Сказка о царе
Салтане». Казалось бы, эта песня создана для
вариаций, но все пели её более или менее одинаково.
Жил-был однажды под
Москвой типичный дачный муж.
Он дачу каждою весной снимал одну и ту ж.
Он страсть к хождению
пешком понять не мог никак,
И каждый встречный с
рюкзаком ему был враг.
Дачный муж с машины не слезает,
Дачный муж лишь верен «москвичу»
Дачный муж по грязи не шагает,
И ему дорога трудная не по плечу.
Однажды с
полкилометра пришлось ему пройти
По грязному размытому
весеннему пути.
Шатающейся поступью
немного прошагал –
И душу свою Господу
сей муж отдал.
Дачный муж был самых честных правил,
Дачный муж стучаться начал в рай.
«Дачный муж! – сказал апостол Павел,
Ошибся дверью ты, давай, назад ступай!
У нас в раю-обители совсем
другой народ:
Все ангелы-хранители попёрли в турпоход.
Сквозь ад с его нечистыми любимый их маршрут,
Заядлыми туристами
они слывут.
Дачный муж! Ты дачником был истым.
Дачный муж! Припомни жизнь свою.
Дачный муж! Ты был врагом туристов,
А таким заядлым дачникам нет мест в раю.
Давно уж рай турбазой
стал на очень долгий срок.
Такой приказ нам всем
отдал святой отец наш Бог.
С тургруппою
святителей я сам в поход иду,
А дачных мест
любителей сгноим в аду».
Дачный муж отправился к нечистым,
Дачный муж работает в аду.
Дачный муж завидует туристам,
Что и просим всяких дачников иметь в виду.
Песню услышал в 1954 г. Поётся на мотив известной тогда песни «Кези Джон», которую исполнял, кажется, Л.Утёсов. Автор слов
«Дачного мужа», к сожалению, неизвестен. Туристы часто пели эту песню в
поездах, неизменно вызывая гнев публики.
Передо мной Белалакая
Стоит в полночной тишине,
А струйки мутные так медленно стекают
За воротник и по спине.
Зачем оставил я штормовку,
Палатку Дарского не взял?
Попал я, бедненький, в холодную ночёвку,
И холод косточки мои сковал.
Теперь, укрывшись по палаткам,
Весь лагерь спит в сухих мешках,
Я ж на уступчике сижу довольно шатком,
Терплю холодный бивуак.
Моим страданьям нет предела,
Терпеть уж больше мочи нет.
Ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва!
Скорей бы наступал рассвет.
Передо мной Белалакая
Стоит в полночной тишине.
А струйки мутные так медленно стекают
По животу и по спине.
Услышал в 1954 г. Поётся на мотив грустной лагерной песни, а та, в свою
очередь, произошла от дореволюционной, которую в 1992 г. в передаче «В нашу
гавань заходили корабли» спела К.Смирнова; от той же песни, по-моему, произошла
и другая: «Идут на Север, срока огромные». Здесь много
интересной работы для искусствоведов-фольклористов.
Есть на факультете
Девушка хорошая.
Почему о ней не говорят?
Я скажу вам первый,
Что любовь непрошенно
Разлилась по сердцу, словно яд
Припев: Лекции прошли, все домой ушли
Только я брожу по этажам.
Видно, зря песенка моя;
Нет её ни здесь, ни там.
Как взглянул впервые
Я в глаза большие
Голубее карровых озёр,
Дни моей учёбы,
До того простые,
Потеряли стройность с этих пор
(припев тот же)
Я ещё не знаю,
Кто она такая.
Лучше я спрошу её потом.
Ну, а если скроется
Истина простая,
Догоню на лифте скоростном.
(припев тот же)
Быстро, как комета,
Пролетело лето.
Для признанья не хватает слов.
Что же тут поделать,
Если у поэта
Каждый вечер новая любовь?
(припев тот же)
В грустном настроенье,
Выпивши немножко,
В творческом лирическом бреду
Шёл по факультету Сабельников Лёшка,
Песенки слагая на ходу.
(припев тот же)
Есть на факультете
Девушки и лучше.
Почему ж о них забыл поэт?
Ведь на первокурсницах
Уж во всяком случае
Не сошёлся клином белый свет.
(припев тот же)
Услышал в 1954 или 1955 г. Судя по «лифту скоростному», песня родилась
не раньше 1953 г. в МГУ, скорее всего, на географическом факультете. Очень
возможно, что разные куплеты появились неодновременно.
Кто такой Сабельников Лёшка, мне говорили, но не помню.
Не в садах цветут цветы
Самые красивые:
Всех цветов красивей ты,
Незабудка милая.
В институте расцвела,
Целый курс с ума свела,
Незабудка ясноглазая
Милая моя.
Я за ней хожу, как тень,
Я страдаю целый день.
Я краснею, я бледнею,
Заниматься стало лень.
А когда сажусь учить,
Не могу её забыть,
Незабудку ясноглазую
Милую мою.
На дворе стоит весна
Шумная, бурливая.
Что же бродишь ты одна,
Незабудка милая?
Что ты нос повесила?
Ведь нескоро сессия.
Неужели, ясноглазая,
Тоже влюблена?
Услышал в 1954 или 1955 г., авторов не знаю, возможно, что песня
профессиональная.
Девочка в платье из ситца
Каждую ночку мне снится:
Не позволяет мамка твоя
Мне на тебе жениться.
Знаю, за что твоя мамка
Так меня ненавидит:
По телевизору каждый день
Она меня в джазе видит.
Мне говорит твоя мамка:
«Как же тебе не стыдно?
Весь твой, оркестр сидит внизу,
Тебя одного только видно!
Был бы, к примеру, токарь-пекарь
Или, к примеру, банщик-мойщик
Или хотя бы милиционер,
Но только не барабанщик».
Девочка в платье из ситца,
Знаю, на что мне решиться:
Продам барабан и куплю саксофон,
Тогда я смогу жениться.
Впервые услышал
примерно в 1955 г. Эту песню с очень небольшими отклонение ми услышал на
пластинке «Памяти Аркадии Северного» (1991). На той пластинке есть и другая
песня, которую мы тогда пели: «Всё косы твои, всё бантики» (я её помнил не всю,
поэтому не привожу). Для обеих песен на пластинке указано: «Авторы музыки и
слов неизвестны».
Звонкий смех все люди любят нормальные,
Жаль нам тех, кто ходят вечно печальные,
Жаль нам тех,
Кого пугает наш смех,
Кому смеяться не нравится,
Кто быть серьёзным старается,
Кто смех считает за грех.
В жизни нам бороться часто приходится,
Нытикам борьба дороже обходится
(припев тот же)
На пути преграды часто встречаются.
Не грусти, ведь всё течёт, всё меняется
(припев тот же)
Радуйтесь, ведь позади наша сессия.
Что же вы носы, как будто, повесили!
(припев тот же)
Узнал в 1954 или 1955 г. Происхождения не знаю.
Расцвела сирень в моем садочке,
Ты пришла в сиреневом платочке.
Ты пришла и я пришёл –
И тебе, и мене хорошо.
Я тебя в сиреневом садочке
Целовал в сиреневом платочке.
Тучки шли и дождик шёл –
И тебе, и мене хорошо.
Отцвела сирень в моём садочке,
Ты ушла в сиреневом платочке.
Ты ушла и я ушёл –
И тебе, и мене хорошо.
Расцвела сирень в садочке снова,
Ты нашла, нашла себе другого.
Ты нашла и я нашёл –
И тебе, и мене хорошо.
Впервые услышал 15 февраля 1959 г. в электричке. Поётся на мотив (немного упрощённый) довоенной песни из репертуара Ольги Ковалёвой «Расцвела кудрявая рябина»
По зигзагам шоссе, по полям и лесам,
Пробегая стремительно вниз,
Мимо сосен, глядящих в глаза небесам
Нас промчал комфортабельный ЗИС.
Я твёрдо верил, что этим летом
Своё я счастье подстерегу.
И вот пред нами
залитый светом
Чудесный город на самом берегу –
Ялта, где растёт золотой виноград,
Ялта, где ночами цикады не спят,
Ялта, где так весело было с тобой,
Где так солнце палит и, целуя гранит,
Шумит прибой.
Помню берег морской, помню шумный прибой,
Юный профиль и чёрную бровь.
Помню миг, когда вспыхнуло яркой звездой
Долгожданное слово «любовь».
Сияло солнце, а сердце ныло
И в том не наша была вина.
Сердца и губы соединились,
И виновата в том была она –
Ялта... (как в первом куплете)
По зигзагам шоссе, по полям и лесам
Мы в обратный отправились путь.
И, когда разошлись по своим поездам,
Ты шепнула: «Смотри, не забудь!».
Пускай наш поезд по рельсам мчится –
Своё я счастье уберегу.
И долго-долго нам будет сниться
Чудесный город на самом берегу –
Ялта
... (как в первом куплете)
Впервые
услышал не позже 1956 г. Происхождения песни не знаю, её сложная композиция
заставляет предполагать, что авторы – профессионалы. По своему ритму и мотиву
припев «Ялта, где растёт золотой виноград» напоминает запев песни «Вологда» –
«Письма, письма лично на почту ношу». «Вологда» стала звучать по радио
значительно позже, но, говорят, была сочинена давно; не знаю, кто у кого
позаимствовал, а может быть, сходство случайно. Сейчас «Ялту» часто слышим по
радио в исполнении какого-то эстрадного певца, мотив и слова изменены по
сравнению с привычными для нас и, по-моему, в худшую
сторону.
Месяц медленно плыл над рекою,
Разливалася трель соловья.
Ты сказала, склонивши головку,
«Покатал бы на лодке меня».
И, пока мы с тобою катались,
Время так незаметно текло.
Не гребли мы, а лишь целовались
И посеяли где-то весло.
И, пока ты меня целовала
Без отрыва четырнадцать раз,
А весло, между тем, уплывало
И уплыло далёко от нас.
Но я времени даром не тратил,
Мигом вспомнил я о парусах.
Снял штаны и, как парус, приладил,
Сам остался в одних лишь трусах.
Но внезапно сменилась погода,
Ветер дунул с другой стороны
И унёс он штаны мои в воду,
Мировые в полоску штаны.
Берег медленно к нам приближался,
Ты ушла, не сказавши двух слов,
А я бедный на лодке остался
Без тебя, без весла, без штанов.
Тут в порыве безумного гнева
Я трусы на себе изорвал
И в костюме Адама без Евы
Через город домой побежал.
Услышал не позже начала 1956 г. (скорее в 1954 г.). В основе – народная
песня, которую в 80-х годах стали передавать по радио, её мотив более нежный,
наш – грубее.
Трамвайчик маленький в один вагон,
Плюя на трудности и расстоянья,
Он с места сразу взял большой разгон
Аяяяй,
И побежал с весёлым громыханьем.
Какой ты молодец, трамвай!
Какой ты бодрый, сильный и здоровый
Валяй, в таком же духе продолжай,
Валяй-валяй!
Не вздумай прицеплять к себе второго
Не то задор ты потеряешь свой,
Как глупый перепел, попавший в сети
Ой, как он надоест тебе второй,
Оёёёй,
А там, глядишь, появится и третий.
И будешь ты средь этих же дорог,
Обременённый тяжкою заботой,
Кряхтя вползать на каждый бугорок,
Оёёёй,
И жалобно скрипеть на поворотах.
Ну, а пока ты молодец, трамвай!
Какой ты бодрый, сильный и здоровы!.
Валяй, в таком же духе продолжай,
Валяй-валяй!
Не вздумай прицеплять к себе второго.
Впервые услышал песню в 1954 г.
Возможно, что она не фольклорная, не удивлюсь, если окажется, что это
стихи какого-нибудь известного поэта.
Раскинулось поле по модулю «пять»
Вдали интегралы стояли,
«Товарищ, не смог производную взять, –
Ему в деканате сказали, –
Зачёты нельзя на арапа сдавать,
Тумаркин тобой недоволен.
Изволь теорему Коши доказать,
Иль будешь с мехмата уволен».
Хотел доказать, но сознанья уж нет,
В глазах у него помутилось.
Увидел зачётную книжку студент –
Упал, сердце в ноль обратилось.
Напрасно билет предлагали другой,
Старались привесть его в
чувство.
Тумаркин сказал, покачав головой:
«Вот кара ему за беспутство».
Всю ночь в деканате покойник лежал
В штаны Пифагора одетый.
В руках он зачётную книжку держал
……………………………………….
К ногам привязали тройной интеграл,
Проектами труп обернули,
Декан теорему над ним доказал –
И тело с мехмата спихнули.
Напрасно студенты ждут друга в пивной,
Наука без жертв не бывает.
А синуса график волна за волной
По оси абсцисс убегает.
Услышал песню в конце 1954 или начале 1955 года от студентов
химического факультета, хотя сочинили её скорее на
механико-математическом. Тумаркин преподавал математику на химфаке, а мехматовцы поминали другого профессора.
Поётся, естественно, на мотив «Раскинулось море широко»
Холостяцкой жизнью я извёлся,
Жалок мне мужчина холостой,
И поэтому я обзавёлся
Молодой красавицей женой.
Мне теперь не надо гладить брюки,
Помощь мне прислуги не нужна,
У меня для этой самой штуки
Есть своя законная жена
Припев:
Был холост я – и жил,
ей-Богу, как дурак,
Теперь жена, имею дом
и свой очаг.
Жена – она – она от
Бога нам дана,
И с ней одной мне
счастье и покой.
Мне не надо бегать на свиданья,
До утра на улицах стоять,
Жаждать мимолётного лобзанья,
Унижаться, плакать и страдать,
Целовать какой-то дуре руки,
Умолять, чтоб сжалилась она.
У меня для этой самой штуки
Есть своя законная жена,
(припев тот же)
Тот дурак готов залезть на стену,
Чтоб достать куда-нибудь билет.
Он готов платить любую цену,
Чтоб попасть во МХАТ или в балет.
У меня же дома все услуги,
Драма и комедия сполна.
У меня для этой самой штуки
Есть своя законная жена
(припев тот же)
Холостой, покуда не женился,
Не узнает, что такое ад,
Что такое бешеная львица
И какой есть у гадюки яд.
Я ж прошёл все адские науки,
Знаю, что такое сатана.
У меня для этой самой штуки
Есть своя законная жена.
Был холост я – и жил, ей-Богу,
как дурак,
Теперь жена, имею дом и свой очаг.
Жена – она – она от чёрта нам дана,
И с ней одной сам станешь сатаной.
Песня старая, слышал с 40-х годов. Есть и другие куплеты, но знаю их
плохо, на геолфаке их не пели.
Задумал я, братишечки, жениться,
Боже мой,
Пошёл жену себе искать –
Нашёл красотку молодую
Годов под восемьдесят пять
Среди девчонок лакомый кусочек,
Боже мой,
Стройна, румяна, весела,
Во рту торчит один зубочек,
Из носа капает вода.
Из ЗАГСа едут гости ко мне на дом
Боже мой,
Вино, закуска на столе,
Гляжу – а у моей красотки
Одна нога на костыле.
Вам хорошо, братишечки, смеяться,
Боже мой,
У вас двуногая жена,
А у моей – одна из мяса,
Другая просто из бревна.
Когда пойдут семейные раздоры,
Боже мой,
Жена вас ножкою побьёт,
А уж моя как дышлом двинет,
Так все печёнки отобьёт!
Пойду-ка я в железную торговлю,
Боже мой,
Куплю там острую пилу
И, как уснёт моя красотка,
Так я ей ногу отпилю.
Ах, что же я, братишечки, наделал,
Боже мой,
Ах, что, родные, натворил:
Я ей заместо деревянной
Мясную ногу отпилил!
Услышал песню в 1954 г., но, вероятно, она возникла значителъно
раньше: была широко известна, имела варианты.
Цилиндром на солнце сверкая,
Надев самый модный сюртук,
По Летнему саду гуляя,
С Марусей я встретился вдруг.
Гулял я с ней четыре года,
На пятый я ей изменил.
Однажды в сырую погоду
Я зуб коренной простудил.
От этой мучительной боли
Всю ночь, как безумный, рыдал.
К утру, потеряв силу воли,
К зубному врачу побежал.
Врач грубо схватил меня за горло,
Завязал мои руки назад,
Четыре здоровые зуба
Мне выдернул с корнем подряд.
(Вариант:
Врач грубо схватил меня за горло,
И в кресло своё усадил,
Четыре здоровые зуба
Мне мигом одним отхватил.)
Лежат в тазу четыре зуба,
А я, как безумный, рыдал.
А женщина-врач хохотала.
Я голос Маруси узнал.
«Тебя так безумно я любила,
А ты изменил мне, палач.
Теперь я тебе отомстила,
Изменщик и подлый трепач.
Пшёл
вон из мово кабинета.
Забирай свои зубья в карман.
Носи их всегда при жилету
Да помни Марусин роман».
Чилиндром на шолнце шверкая,
Иду я домой без жубов
И как отомстить ей, не жнаю
Жа
эту жа проклятую любовь.
(Вариант:
Чилиндром на шолнце шверкая,
По Летнему шаду брожу
И память об этой ижмене
В жилетном кармане ношу).
Пели эту песню с первого курса (1954), на мотив старой гусарской песни «Оружьем на солнце сверкая, под звуки лихих трубачей», которую сейчас стали часто исполнять по радио.
Была весна, цвели дрова,
В саду чирикали и квакали лягушки.
Среди ветвей пел соловей,
А мы с Манюней смачно хавали ватрушки.
Решили мы с Манюней жить
И расписались с ней для первого начала,
А чтобы брак наш закрепить,
Святая церковь нас с Манюней обвенчала.
Медовый месяц длился год,
Но больше года он, увы, не мог продлиться,
И через год, вкусив весь мёд,
Мы в рассужденьях с нею стали расходиться.
Она в контакт с другим вошла
И, наградив меня ветвистыми рогами,
Всё барахло с собой взяла
И вдаль умчалася на тройке с бубенцами.
Смотрю я вслед – Манюни нет,
И заливаюсь я горючими слезами.
Она в контакт с другим вошла
И вдаль умчалася на тройке с бубенцами.
Песню услышали летом 1956 года на Крымской практике от студентов
Института цветных металлов, до этого её на геолфаке
МГУ, кажется, не пели.
Жила на свете киска Мурочка
И жил на свете Васъка-кот.
И часто-часто киска Мурочка
Сидела долго у ворот:
А Васька-кот мурмурмурмур
Из-под ворот мурмурмурмур
Залез на бочку скипидарную
И, изогнув мурмурмурмур
Дугою хвост мурмурмурмур,
Повёл такую речь коварную:
Ах, киска-киска-киска Мурочка,
Ты божество, ты мои кумир!
Давай забудем, киска Мурочка
В одно мгновенье целый мир».
Хотела Мурочка уйти,
Но Васька встал ей на пути,
Глаза сверкнули агрессивные
И начал действия активные.
Ах, если б знала киска Мурочка,
На что способен Васька-кот,
Тогда б не стала киска Мурочка
Сидеть так долго у ворот.
Песню услышал в 1954-56 годах, но на геолфаке её пели редко, она считалась неприличной.
Шла корова на свиданье ночью,
Чтобы милого узреть воочъю
От любви немного сердце билось,
Голова тихонечко кружилась.
Вдруг корова заревела глухо:
Налетела на бревно Пеструха.
Бок ободран, голова разбита,
Нет ребра и одного копыта.
И пошла она домой, рыдая,
От супруга взбучки ожидая,
И всю ночь стонала и ревела
И такую песню грустно пела;
«Моё счастье было так возможно,
Поступила я неосторожно.
О мечты, мечты, где ваша сладость?
Где же ты, моя коровья радость?»
Узнал песню примерно в 1957 г., но, кажется, её пело в студенческие
годы и предыдущее поколение выпускников геолфака.
Эх, потеряла да я колечко
Эх, во сосновом да во бору.
А кто найдёт-найдёт моё колечко,
Тому любовь свою и сердце подарю.
Я помню садик и ту аллею,
Где мы гуляли вдвоём с тобой.
Ты говорил тогда мне: «Будь моею»,
А я поверила тебе, мой дорогой.
Ты обещал мне любовь и ласку
И, как девчонку, всё в даль манил.
Завлёк-завлёк меня ты для забавы,
А сам другую, сам другую полюбил.
Пускай другая тебя целует,
Пускай владеет она тобой –
Она любить тебя так не сумеет,
Как я любила тебя, мои
дорогой.
А если замуж да я не выйду,
То положите во чёрный гроб.
На крышке гроба вы напишите,
Что умерла, что умерла через любовь.
Эх, потеряла да я колечко
Эх во сосновом да во бору.
А кто найдёт-найдёт моё колечко,
Я у того его обратно заберу.
Узнал песню в 1954 г. Этот вариант относительно мало изменён по
сравнению с первоначальным
народным, но, конечно, отчасти является пародией на народную песню.
На муромской дороженьке
Чему-то очень рад
Сидел кузнечик маленький
Коленками назад.
Он рад, что светит солнышко,
Что зеленеет сад,
Что сам такой зелёненький
Коленками назад.
Нашёл себе подруженьку –
Не девка, просто клад:
Такая же зелёная,
Коленками назад.
Три дня играли свадебку,
Соседи говорят
Что гости расползалися
Коленками назад.
С тех пор на профсобраниях
Три года говорят:
«Морально разложившийся
коленками назад!»
Мы пели эту песню с 1954 г. на мотив народной (из репертуара Антонины Сметанкиной) «На Муромской дорожке стояли три сосны», а
иногда для смеха – на быстрый мотив песни Ива Монтана
о парижских бульварах. Позже появились и другие куплеты, но они нарушают
стройность и цельность песенки
Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню свою?.
Виновата ли я, что в ночной тишине
Я склонилась к тебе на плечо
И тогда на моих чуть прикрытых устах
Поцелуи прозвучал горячо?
Ты не спи при луне,
При ночной тишине,
Ночью спать – непростительный грех.
Ночью звёзды горят,
Ночью ласки дарят,
Ночью все о любви говорят.
Виновата во всём, виновата кругом,
Чем ты можешь себя оправдать?
А зачем же, зачем в эту лунную ночь
Позволяла себя целовать?
Мы пели эту песню с 1954 г. Её можно считать народной. В 70-х годах ее
пели «бабки Авдотья Никитична и Вероника Маврикиевна» – Владимиров и Тонков.
Впервые встретившись с тобой,
Твой чудный взор я не забуду.
Когда расстанемся с тобой
Тебя я долго помнить буду.
Ты потихоньку приходи ко мне,
Тебя я долго буду ждать.
Когда взойдёт луна, и сидя у окна
Я буду ждать тебя одна.
Ты потихоньку постучи в окно,
Тебе открою дверь сама –
И тогда для нас наступит рай.
Ты потихоньку мне сердце отдай.
Ты уезжаешь далеко
И просишь тайного свиданья.
С тобой расстаться нелегко,
Тебе спою я на прощанье:
«Ты потихоньку...» (тот же припев).
Кажется, песня появилась на геолфаке в
1957-58 годах. Её происхождения не знаю. Она непритязательная, по
художественным качествам уступает многим другим, но под настроение пелась
хорошо.
Не садитесь, девчата, в крапиву,
Ведь крапива так больно кусается.
И не бойтесь моей красоты вы:
Красота моя вас не касается.
Ну, а если она вас коснётся
Красота моя эта вот самая,
Ваше сердце сто раз первернется,
Вот какая она, красота моя.
На конюшне ли, дома ли, в поле
Я одну только думушку думаю:
Трудоднями платили бы что-ли
За неписанную красоту мою!
Ох вы, Тани, вы, Мани, вы, Сони!
Осознайте своё положение:
С красотою моей плюс гармония
Я для вас роковое явление.
Уж давно ты должна быть у риги,
Не пойму я, что б всё это значило:
Неужели в порядке интриги
Ты другому свиданье назначила?
Это что ж получается, братцы?
Потерпел я фиаско скандальное.
Что мне делать, куда мне деваться
С красотой моей неактуальною?
На геолфаке песню стали петь примерно с 1956
г. Она использовалась (немного в другом варианте) в сценке театра кукол
Образцова «Роковое явление», может быть, для этой сценки и была написана?
Эх, не мучь ты меня, не мучь,
Не волнуй, не серди:
Ведь от счастия нашего
ключ
У тебя в груди.
Так не прячь ты его, не прячь –
Всё равно найду
И для этого, плачь ты не плачь,
Я на всё пойду.
Буду пламень из сердца лить,
Равнодушие растоплю
И заставлю тебя любить
Так, как я люблю.
И тогда среди бела дня
Ты ко мне придёшь
И тогда вот всего меня
Ты себе возьмёшь.
Так не мучь ты меня, не мучь... (повторение первого куплета).
На геолфаке песню стали петь в самом конце 50-х
или в начале 60-х годов.
С деревьев листья облетают,
Настали зимни холода.
И мне пришла тогда повестка
Явиться в райвоенкомат.
Мамаша в обморок упала – с печки на пол,
Сестра сметану пролила.
Не плачь, мамаша дорогая,
Сестра, сметану подлижи.
……………………………..
И только вырыли окопы – сикось-накось,
Бежит товарищ командир:
– Здорово, братцы-новобранцы, – матерь вашу,
Сейчас в атаку побежим.
Над нами небо голубое,
Под нами чёрная земля.
Летят остатки командира, –
штук семнадцать,
Их не собрать уж никогда.
Летят по небу самолёты – бомбовозы,
Хотят засыпать нас землёй.
А я, молоденький мальчонка, лет 17, 20, 30,
Лежу совсем уж без ноги.
Бежала по полю Аксинья – морда
синя
В больших солдатских сапогах,
За нею следом Афанасий
восемь на семь – семь на восемь,
С большим термометром в руках.
Ко мне подходит санитарка звать Тамарка: –
Давай, я рану первяжу
И в санитарную машину – студебеккер
С собою рядом положу
«для интересу».
Песня старая, пародия на солдатскую, точнее о ее протсхождении не знаю; теперь всем запомнится ее
очаровательное исполнение Т.Ефимовым и Меньшовым.
У моря на рейде эсминец стоял,
Матросы с родными прощались, -
А море хранило покой красоты
И где-то вдали исчезало.
А там, во садочке, где пел соловей,
Он пел свою песню, играя,
С девчонкой прощался моряк молодой,
Надолго её покидая. –
Он обнял упругую девичью грудь,
Она, как дитя, зарыдала.
Два сердца слилися как будто в одно –
И сразу дышать легче стало.
А это настоящий солдатский фольклор. На факультет эту песню привезли из
военных лагерей в 1958 г.
Крамбамбули, отцов наследство,
Питьё любимое у нас
И замечательное средство,
Когда взгрустнётся нам подчас.
За то монахи в рай пошли,
Что пили все крамбамбули,
Крамбамбимбамбули-крамбамбули!
Эх, чёрт возьми, крамбамбули,
Подать сюда крамбамбули,
Крамбамбимбамбули, крамбамбули
Когда случится мне заехать
На старый постоялый двор,
Я прежде, чем просить обедать,
К бутылке устремляю взор.
И от зари и до зари
Готов я пить крамбамбули...
(дальше – как после 1-го куплета)
Когда мне изменяет дева,
Недолго я о том грущу;
В порыве яростного гнева
Я пробку в потолок пущу.
За милых женщин, чёрт возьми,
Готов я пить крамбамбули ...
(как после I куплета)
Когда б я был король на троне
И царством целым управлял,
Я на своей, златой короне
Такой девиз бы начертал:
Что от зари и до зари
Готов я пить крамбамбули ...(припев)
Когда гусарского корнета
По морде задеваю я,
То, прежде, чем стрелять из пистолета,
я говорю: «Душа моя!
За милых женщин, чёрт возьми,
Готов я пить крамбамбули ...»
(дальше – как в других куплетах)
Ты просишь писать тебе часто и много
Но редки и коротки письма мои.
У писем моих непростая дорога
И часто писать их мешают бои.
Поверь, дорогая, что тебе аккуратно
Длиннющие письма пишу я во сне
И кажется мне, будто тотчас обратно
Летят белой чайкой ответы ко мне.
Но враг недалёк, и не спим мы спокойно
И часто нас будит огонь батарей.
У писем моих непростая дорога,
И ты не проси: их идти поскорей.
На геолфаке любили эту и некоторые другие
военные пе
ни (»По курсу норд-ост», «Мы порою писем ждём крылатых» и др.), но все
они явно литературного происхождения, не настоящий фольклор, поэтому не привожу
их. К сожалению, не знаю целиком студенческого варианта «Жизни быстротечные
моменты».
Скучно мне стало – девушек нету
Файдули-файдули-фай!
Эх, полечу на другую планету
Файдули-файдули-фай!
(дальше припевку опускаю)
Чтоб не скучать в безвоздушном пространстве
Водку возьму я в спутницы странствий
Если ж вина там и девушек нету,
К чёрту пошлю я такую планету.
Лучше возьму я деву земную,
Чтоб не прошла эта ночка впустую.
В этом варианте песню узнал в 1954 г В основе
– старая польская песня. У нее немножко другой ритм. Тот мотив очень любили
львовские геологи во главе с покойным академиком О.С.Вяловым.
В экспедициях, на совещаниях, банкетах и пр. они описывали всё происходившее,
экспромтом придумывая на этот мотив всё новые куплеты.
Песня
дореволюционная офицерская; её поют в каком-то рассказе Куприна. Мы её пели с
1954 г. Последний куплет я узнал недавно от художника Иллариона Голицына. А
такое вино есть на самом деле: недавно получил в подарок маленькую бутылочку,
купленную в Польше или в Германии. Приятное, типа
ликера.
Венецианский мавр Отелло
Один домишко посещал.
Шекспир пронюхал это дело
И водевильчик накатал.
Девчонку звали Дездемона,
Лицом как белая луна.
На генеральские погоны
Эх, соблазнилася она
И говорит она стыдливо,
Стыдливость эта ей к лицу:
«Не поступай несправедливо,
Пойди, скажи про всё отцу».
Папаша - дож венецианский,
Любил папаша эх пожрать,
Любил папаша сыр голландский
Московской водкой запивать.
Любил пропеть романс цыганский
И компанейский парень был,
Но только дож венецианский
Ужасно мавров не любил.
А не любил он их за дело,
Ведь мавр на дьявола похож,
И предложение Отелло
Для дожа в сердце финский нож.
Был у Отелло подчинённый
По кличке Яшка-лейтенант. –
Он был на горе Дездемоны
Ужасный страшный антриган.
И вот в семье случилась драма –
Пропал платок, скандал и ложь.
Отелло был ревнивый малый
И задавил жену, как вошь.
Потом, как тигра, кровь почуя,
Вошёл Отелло в страшный раж.
Он перебил людей до… чёрта,
А после всех убил себя ж.
Вот то-то, девки, примечайте
Подале свого носа вы
И никому не доверяйте
Свои платочки носовы.
Песню узнал летом 1954 г., тогда она уже была широко известна. Поётся
на мотив «Когда б имел златые горы». Третий куплет взят из оригинала без особых
изменений, он неинтересный и часто пропускается.
Ходит Гамлет с пистолетом,
Хочет кого-то убить
Он недоволен белым светом
И думает, быть или не быть.
Евойная мать согрешила,
Замуж за другого пошла.
Ещё башмаков не износила,
В каких она за гробом мужа
шла.
Офелия, Гамлетова девчонка,
Спятила, товарищи, с ума,
Потому что датская сторонка –
Хуже, чем таганская тюрьма.
Спятила и в речку сиганула,
Даже не сняла с себя наряд.
На кровь тут Гамлета потянуло
И стал он калечить всех подряд.
Решил Гамлет устроить постановку,
Чтоб свои сомненья разрешить.
Во дворце устроить потасовку
И в сутолоке кой-кого пришить.
Весь двор пришёл смотреть на эту пьесу,
В которой Гамлет – главный
режиссёр.
Король не проявлял к ней интересу,
Но всё ж до смысла, наконец, допёр.
На сцене королева-потаскуха
Синильной травит мужа кислотой
И сыплет ему, стерва, прямо в ухо,
Душевною блистая красотой.
И тогда король, трясясь от гнева,
В Лондон Гамлета решил послать.
Стакнулася с ним и королева –
Ну, разве ж это мать, такая мать?
Но Гамлет был упрям и непослушен,
За себя двух корешей послал.
Один из них в дороге был придушен,
Ну, а другой так без вести пропал.
Следующие куплеты помню кусками, может быть, их вспомнят другие. Есть
такие места:
………………………..
Обоюдоострую секиру,
И пришёл Полонию конец.
И король тут усмехнулся тупо
…………………………….
Наутро там нашли четыре трупа,
Которых невозможно опознать.
Вильям Шекспир, придя на поле битвы
Тотчас эти трупы опознал,
Но он не стал читать по ним молитвы
А сел и эту пьесу написал.
……………………………..
вам доставил развлеченъе,
Себе же белый хлеб на чёрный день.
Песню узнал в 1954 году.
Одесские
В тумане загораются огни.
Мы за море уходим утром рано.
Поговорим за берегам твои
Любимая моя Одесса-мама.
Мне здесь знакомо каждое окно.
Здесь девушки хорошие такие.
Уж больше мне не пить твоё вино
И не утюжить клёшем мостовые.
Одесса – это город мудрецов.
Здесь каждый гениальностью известен.
Папаша Телемаха Одиссей
Был родом,безусловно,
из Одессы.
………………………………..
………………………………..
Утёсов Лёнька – парень фон Одес
И Вера Инбер тоже из Одессы.
Эдвард Багрицкий тоже одессит,
Он здесь писал свои
стихотворенья,
А Сашка Пушкин тем и знаменит,
Что здесь он вспомнил чудное мгновенье.
Остряк в Москве имеет бледный вид.
…………
………. каменья.
Теперь меня ничто не веселит,
Лишь только вспомню чудное мгновенье.
Услышал примерно в 1956 г. На геолфаке пели
редко.
Мы никогда не старимся с годами,
Нас от седин хранит морская соль,
Наш быстрый бриг алеет парусами
И льётся песня «Жди меня, Ассоль».
От Зурбагана мы дойдём до
Кента
И никогда с пути не сбиться нам.
Не зря у Грина сложена легенда
О Фрези
Грант, бегущей по волнам.
Пускай цыганка за пятиалтынный
С тобой разлуку нагадает вновь,
Клянусь, как Гнор, на острове пустынном
Семь лет хранить и верность и любовь.
Пускай никто не станет знаменитым,
Но
……………………………….
Бомбей, Сантьяго, Санто-Доменико,
Мечты о штормах, бурях и морях.
И, если кто-нибудь из нас поверит,
Что жизнь возможна без морей и гор,
Сорвём друг с друга голубые перья
И вновь рванёмся в штормовой простор.
Песня появилась в самом конце 50-годов. Тогда многие увлекались морской
романтикой в духе Грина.
Я с детства был испорченный ребёнок;
На папу и на маму не похож.
Я женщин обожал ещё с пелёнок.
Эх, Жора, подержи мой макинтош.
Я был поборник чистого искусства,
Которого теперь уж не найдёшь.
Во мне горят изысканные чувства.
Эх, Жора, подержи мой макинтош.
Мне дорог Киев и Одесса-мама,
Когда ж гастроли в Питере даёшь,
Небрежно укротишь любого хама.
Эх, Жора, подержи мой макинтош.
Пусть обо мне в газетах не напишут -
Когда по Дерибасовской
идёшь,
Снимают урки шляпы, чуть
заслышат
«Эх, Жора, подержи мой макинтош».
Услышал в сентябре 1954 г.
Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза.
В
флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимала паруса.
Капитан, обветренный, как скалы,
Поднял флаг, не дожидаясь дня.
На прощанье поднимай бокалы
Золотого терпкого вина.
Пьём за яростных, за непокорных,
За презревших грошевыи
уют.
Вьётся по ветру весёлый роджерс,
Люди Флинта гимн морям поют.
Так, прощаясь с самой серебристой,
С самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы –
Братья по крови горячей и густой.
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
В
флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса.
Впервые услышал в 1954 году. Года через два мы узнали, что это песня
Павла Когана, погибшего на войне. Вообще я стараюсь не включать в этот сборник
песни, авторы которых известны и являются профессионалами, но эта песня уж слишком народная, её нельзя не включить. Формальное
оправдание – то, что университетский вариант отличается от авторского;
кажется, вообще не Когану принадлежит предпоследний куплет.
Друзья, не плачьте,
Висеть на мачте
Нам всё равно. Ол райт.
Шнапс тринкен. Боцман водку пьёт.
Кто в океане слезу прольёт,
Тот не мужчина, а кашалот.
Друзья, не плачьте,
Висеть на мачте
Нам всё равно. Ол райт.
Шнапс, шнапс тринкен. Боцман водку пьёт.
Хелло, красотка, скорее к
нам.
Ты, как подлодка, спешишь к волнам.
Друзья, не плачьте ...
(«Шнапс» – три раза).
Кто Мэри тронет, не будет рад:
Повиснет сразу на мачте гад.
Друзья, не плачьте ...
(«Шнапс» – четыре раза)
Кто хочет рома, тот должен знать:
Не так-то просто его достать.
Друзья, не плачьте ...
(«Шнапс» – пять раз)
Кто в океане увидит дно,
Тот не вернётся, но всё равно
Друзья, не плачьте ...
(«Шнапс» – шесть раз)
Узнал песню не позже начала 1956г. В ней важно не сбиться со счёту при
повторении слова «шнапс». Иногда кто-нибудь показывает на пальцах, но в спевшейся
компании обходятся без этого.
Океан шумит угрюмо,
Мутно пенится вода.
По волнам несётся шхуна
«Флибустьерская звезда».
Капитан на этой шхуне
Джон Кровавое Лицо.
Словно морда носорога
Капитаново лицо.
Между тем, на полубаке
Толстомордый боцман Сэм,
Укуси его, собаки,
Быль рассказывал он всем.
Это было лет за двадцать
До Кровавого Лица.
Золота пудов на двадцать
Мы награбили с купца.
В трюме мы нашли штук сорок
Негритянок молодых.
Разгоревшись, словно порох,
Мы набросились на них
…………………………..
Узнал песню в январе 1956 г. Вообще в её истинном
варианте есть неприличные слова, но на геолфаке
обычно пели этот, смягчённый вариант и даже пропускали или переделывали куплет
про негритянок, а вместо следующих (я их, кажется, даже не слышал) на тот же
мотив пели «То не ветер ветку клонит», только вместо «В тихой келье гробовой»
пели «В тихой сени под
водой», а концовку придумали такую:
Вдруг раздался страшный грохот
И разверзся океан.
Шхуна в темпе погрузилась,
С нею вместе капитан.
После каждого куплета припев:
Тарарарара-тарарара!
Тарарарара-тарарара!
Пират, забудь про небеса,
Забудь про отчий дом.
Чернеют дыры в парусах,
Пропоротых ножом.
Здесь двадцать девять храбрецов
Сошлись на смертный бой –
И вот, один уже лежит
С пробитой головой.
Пять в трюме рубятся ножом,
Шесть воздух ловят ртом
И пять на ют в крови ползут
И девять за бортом.
Внезапно вихорь набежал
И шквал завыл, как пёс.
Как дьявол, встал девятый вал,
Всё золото унёс.
Пират забудь про небеса,
Забудь про отчий дом.
Чернеют дыры в парусах,
Пропоротых ножом.
Узнал в сентябре 1954 г. После каждого куплета – «Ха-ха!» (с разными интонациями) и повторяются последние две строчки.
Они стояли на корабле у борта,
Он перед ней с протянутой рукой.
Она в шелках, на нём бушлат потёртый,
Но взор его горел надеждой и мольбой.
Припев:
А море грозное ревело и стонало,
На скалы с грохотом взлетал за валом вал,
Как будто море чьей-то жертвы ожидало
Стальной гигант качался и стонал.
Он говорил ей: «Туда взгляните, леди,
Где в облаках мелькает альбатрос,
Моя любовь Вас приведёт к победе,
Хоть знатны Вы, а я простой матрос.»
(припев тот же)
Но на слова влюблённого матроса
Сказала леди: «Нет!», потупив гордый взор.
Взметнулась в нём душа, как крылья альбатроса
И бросил леди он в бушующий простор.
А море грозное ревело и стонало,
На скалы с грохотом взлетал за валом
Как будто морю этой жертвы было мало,
Стальной гигант качался и стонал.
А поутру, когда всходило солнце,
В приморском кабаке один матрос страдал;
Тянул он жгучий ром среди друзей веселых
И пьяным голосом он леди призывал.
А море грозное ревело и стонало,
На скалы с грохотом взлетал за валом вал,
Как будто море новой жертвы ожидало,
Стальной гигант на якоре стоял.
Песню узнал в 1954 г. Конечно, она возникла много раньше, к этому времени имела разные мотивы и разные варианты куплетов.
Продолжение будет